Он позвал меня из Своих непостижимых глубин.

I

Как прекрасны и как страшны слова, которые Бог говорит душам тех, кого Он призвал к Себе в Обетованную Землю, к участию в Его собственной жизни – в эту чудесную изобильную землю, которая есть жизнь в благодати и славе, внутренняя, мистическая жизнь. Эти слова прекрасны для тех, кто слышит и повинуется им, но каковы они для тех, кто слышит, но не понимает или не отвечает?

Я прошел, подобно евреям, через Красное море Крещения и теперь вступал в пустыню страшно легкую и удобную, где все испытания приноровлены к моей слабости, где я мог воздать Богу славу, просто доверяя и повинуясь Ему, следуя по пути, который избрала не моя натура, не мое решение. Этот путь привел бы меня в землю, которая превосходит все, что я мог понять и представить. Она непохожа на землю египетскую, из которой я вышел, на страну человеческой природы, ослепленной, скованной грехом и пороком. В этой земле мало или совсем ничего не значит человеческое мастерство и изобретательность, в ней всё направляет Бог, в ней мне предстояло полностью предать себя Его водительству, как если бы это Он думал моим умом и желал моей волей.

К этому я был призван, для этого сотворен. За это умер на кресте Христос, и в это я был теперь крещен и имел в себе Христа живого, преображавшего меня в Себя огнем Своей любви.

Вот в чем состоял призыв крещения, и он нес с собой огромную ответственность. Страшно не ответить на него, но в определенном смысле я не мог этого сделать. Возможно, мне понадобилась бы особое чудо благодати, чтобы я смог услышать и ответить на Его призыв не раздумывая, с полным доверием Богу. О, где бы я сейчас был, если бы тогда смог!

Ведь в тот день для меня поистине открылся вход в потрясающую страну, и я смутно это осознавал. Но понимание пришло ко мне позже, постепенно и лишь по контрасту с тривиальностью и пошлостью обычного человеческого опыта – через разговоры с друзьями, наблюдение городской жизни; я стал замечать, что каждый шаг по Бродвею увлекал меня дальше и дальше – в бездну вместо тех высот, которые предполагало крещение.

Отец Мур перехватил нас, когда мы выходили из дверей, и потащил в приходской дом завтракать, и это было прекрасно, это так походило на нрав моей доброй матушки Церкви, радующейся обретению потерянной драхмы[337]. Мы расселись вокруг стола, и не было ничего неуместного в том веселии, которое я чувствовал во всем этом празднестве, потому что его источником была любовь, которая всегда уместна. Конечно, за этим столом все были рады тому, что произошло, – больше всех я и отец Мур, потом, в разной степени – Лэкс, Герди, Сеймур и Райс.

Но потом мы вышли на улицу и обнаружили, что нам некуда идти: вторжение сверхъестественного опрокинуло весь обычный порядок дня.

Был уже двенадцатый час, почти время ланча, а мы только что позавтракали. Какой теперь может быть ланч? А если ланч в двенадцать отпадает, то чем нам заняться?

И тут во мне снова заговорил знакомый голос, и вновь я заглянул за таинственную дверь, в страну непостижимую, ведь она была исполнена недоступных мне смыслов. «Ибо земля, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, не такова, как земля Египетская, из которой вышли вы … Ибо Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь … Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда Он близко… Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб, и трудовое свое за то, что не насыщает?»[338]

Я слышал все это и, тем не менее, почему-то не смог понять ни умом, ни сердцем. Возможно, это была некая духовная неспособность делать то, что я должен был делать: по-настоящему я еще не знал, что значит молиться, принести жертву, отказаться от мира, жить, что называется, сверхъестественной жизнью. Что же такое я должен был делать и чего не делал?

Прежде всего, я должен быть причащаться каждый день. Это приходило мне в голову, но поначалу мне казалось, что так не принято. Кроме того, я считал, что каждый раз перед причастием необходимо исповедоваться. Конечно, проще всего было бы продолжать навещать отца Мура и задавать ему вопросы.

Это второе, что мне следовало делать: я должен был искать постоянного и полного духовного руководства. Шесть недель наставлений, в конце концов, не так много, и у меня, конечно, было только общее представление о реальной практической жизни католиков, так что, если бы я не сделал весьма удручающий вывод о том, что теперь период моего ученичества окончен, и в нем больше нет нужды, то не запустил бы столь безнадежно тот первый год после крещения. Может быть, хуже всего было то, что, стесняясь собственной слабости, я не решался задавать возникавшие у меня вопросы и приступать к отцу Муру с тем, что составляло настоящую и главную потребность моей души.

Больше всего я нуждался в руководстве и меньше всего заботился о том, чтобы его получить. Насколько я помню, я заходил к отцу Муру с каким-нибудь второстепенным вопросом: что такое нарамник, чем бревиарий отличается от миссала, и где достать последний.