нет текущей причинной роли, у вас все равно есть моральная ответственность. Эти два последних чувства часто путают. Призыв Нимёллера может означать, что к тому времени, когда он выступил, было уже слишком поздно; если ты сейчас не заговоришь, ты будешь нести ответственность за продолжающиеся ужасы. Это не совсем то же самое, что сказать, что присоединение к Amnesty «морально необходимо для каждого, кто тронут словами Мартина Нимёллера ... и признает то, что они говорят о личной ответственности».

Большинство участников студенческих групп сообщают, что реклама действительно вызывала у них чувство вины и угрозы из-за того, что они ничего не делали. Поэтому они просто пропустили эту часть текста. Зачем им продолжать читать о том, что, как они уже знают, является правдой? Их возмущает утверждение об их собственной вине. Один из участников сообщает, что сначала он почувствовал сострадание, прочитав текст листовки, а затем почувствовал раздражение, «потому что вам почти сказали, что если вы ничего не делаете, уходите… Это ваша вина, что так произошло». Тогда гнев направляется на Amnesty, а не на источник страданий.

Политическое клише о том, что молчание делает вас «сообщником», сомнительно и подразумевает, что вы так же морально виновны, как и преступники. Письмо AmU, в котором представлены лица пятнадцати жертв пыток по всему миру, несомненно, преувеличивает моральную симметрию между свидетелем и преступником: «Так что вглядитесь еще раз в лица на этих страницах. И при этом помните следующее: знать об их страданиях и ничего не делать для их прекращения – это преступление, которое отличается только по степени, а не по сути, от неправды самого мучителя».

Во многих обращениях тема «чувства вины» конкретизируется. Вы можете преодолеть эмоциональное отрицание, потому что «вам следует заботиться, вы заботливый человек, у вас есть понимание того, что справедливо, а что несправедливо» и «мы знаем, что у вас есть эмоциональная потребность показать, что вам не все равно». Это не вменяет вину на всю жизнь (детей убивают, пока вы едите круассан), которую можно лишь немного облегчить, заполнив членский купон. Посыл скорее такой: чувство вины придет только в том случае, если вы не заполните купон. Мы обращаемся к вашей эмоциональной потребности что-то сделать для прекращения жестокости и страдания.

Апелляция к стыду используется гораздо реже. Стыд – это скорее социальная эмоция, чем чувство вины: он апеллирует к чувству общности и моральной взаимозависимости, а не к личной ответственности. Стыдиться – это тоже постыдное состояние; вы не можете гордиться тем, что вам стыдно. Просить либеральную западную аудиторию почувствовать вину за беспризорных детей в Боготе, убитых «эскадронами смерти», не имеет смысла. Более интеллектуально убедительная, морально выполнимая и более простая задача – попросить их почувствовать стыд – за пассивное принятие мира, в котором происходят такие вещи. Как писал Маркс, «стыд – это революционная эмоция».

Однако, будь то вина или стыд, существует особый смысл: чем больше вы усваиваете всю эту тревожную информацию, тем более ответственным и «плохим» вы себя чувствуете из-за того, что ничего не делаете, и тем меньше у вас мотивации получать больше информации, то есть тем больше вероятность, что вы отключитесь и замкнетесь. Джейн, одна из студенток, увидела впереди растущую спираль вины: «Мы все чувствуем себя некомфортно, читая это. И поэтому, если мы отправим больше денег, нам придется читать больше, чувствовать себя более виноватыми и проходить через все это снова и снова … пятнадцать фунтов не избавят вас от чувства вины, когда вы в следующий раз прочтете это».

Симпатия, сопереживание, идентификация

Эмоциональное созвездие симпатии, сопереживания и идентификации занимает центральное место во всех дискуссиях об эффекте наблюдателя и альтруизме. Проще говоря, сочувствие означает чувство жалости к жертвам; сопереживание означает ощущение того, какими должны быть для них их страдания; идентификация означает представление себя на их месте. Каждое эмоциональное состояние предполагает видение «другого» как части вашей общей моральной вселенной.

Все гуманитарные послания основаны на пробуждении этих чувств. Что непросто. Географическая и социальная дистанция, стереотипы в СМИ, недостаток знаний и сам масштаб многих ужасов создают ощущение, что эти события принадлежат другому миру. Могу ли я представить, что бы я почувствовал, если бы однажды днем к моему дому подъехала машина, двое мужчин вошли в дом, и моя дочь «исчезла» бы вместе с ними в пустоте? Две одинаково трудные стратегии пытаются преодолеть такие препятствия: во-первых, моралистический призыв расширить границы вашей вселенной ответственности; во-вторых, личный призыв идентифицировать себя с конкретными жертвами.

Морализаторский призыв обращен к вашей принадлежности к глобальному сообществу, не ограниченному рамками национальности, этнической принадлежности, религии или политики. Пассивность в Германии тридцатых годов по той причине, что вы не были коммунистом или евреем, становится тем же, что и отказ от помощи сегодня, потому что вы не тутси в Руанде или курд в Ираке. В более сентиментальном плане призыв заключается в «надежде и любви, которыми нуждающиеся люди делятся с неравнодушными людьми. Мы и есть эти люди, а они – это мы». Позабывшим о своем членстве напоминают: «Когда вы впервые откликнулись на призыв и стали членом Amnesty International, вы ясно осознали неразрывную связь между вами и теми людьми, которые страдают от безжалостного угнетения, физических пыток или политического насилия. Вы знали, что когда нарушаются права человека одного человека, страдает и ваше человеческое достоинство».

Более личный призыв к идентификации с отдельными конкретными жертвами выглядит по-иному. В одном сообщении AmU о пытках приведены пятнадцать фотографий жертв, названных по именам. Затем: «Оглянитесь вокруг. Лица на этих страницах – жертвы пыток, тюремного заключения или «исчезновения». И несмотря на то, что у них разные имена и они родом из далеких стран, они такие же люди из плоти и крови, как и мы с вами. У них есть семьи. У них есть дети. Они чувствуют боль. И они страдают».

Жертвы изображены как обычные люди. Обращение также пытается нормализовать то, как происходят нарушения: возможно, этого не может случиться с вами, но это может случиться с такими людьми, как вы, и по причинам, которые вы вполне можете себе представить. Рассылка AmB о расизме в Европе пытается отвлечь читателя от привычных идентификаций к более невероятным: большинство из вас сталкивались с той или иной формой дискриминации (даже по акценту или внешнему виду); у вас разные этнические, религиозные и сексуальные идентичности. Многие из вас знают, что значит быть другим. «Но можете ли вы представить свои первые мысли каждое утро, когда вы просыпаетесь и задаетесь вопросом, будете