Сам он стоял на внешнем поле по левому центру, по обе стороны от него расстилались огромные участки травяной площадки. Команда «Carpe Diem» явилась на матч в составе восьми человек, и они решили, что лучше обойдутся без одного аутфилдера, чем оставят зияющую брешь на внутреннем поле. Соответственно, Кевину теперь приходилось держать под контролем дополнительную зону, а прямо в глаза ему светило низко висящее медное солнце.

Кевин не возражал; он был счастлив, играя в софтбол. Разве можно найти более достойное занятие в столь чудесный вечер? На поле он прибежал буквально за несколько минут до начала матча. Его спас приход Джилл, очень своевременно явившейся домой в двадцать минут шестого. С ее помощью он проник в дом, переоделся в форму – белые штаны в обтяжку и голубую футболку с надписью «Carpe Diem», нанесенной от руки старинным почерком над изображением пивной кружки, – потом схватил яблоко и бутылку воды. За все это время Эйми ни разу не попалась ему на глаза, и ему не пришлось разрулировать потенциально затруднительную ситуацию.

Следующий мяч был послан далеко за страйк-зону, и на счету Рика Сэнсома, весьма заурядного бьющего, стало три бола и один страйк. Гонзо меньше всего хотелось отправить Сэнсома на первую базу, ибо это означало, что противостоять ему будет Ларри Таллерико, и это при том, что на трех базах уже находились бегуны. Таллерико был зверь, а не мужик. Угрюмый загорелый амбал, он однажды так отбил мяч, что его потом вообще не нашли.

– Полегче! – крикнул Кевин. – Пусть взмахнет!

Тыльной стороной ладони он вытер лоб, пытаясь игнорировать чувство стыда, которое глодало его целый день. Кевин понимал, что они с Эйми чуть не совершили чудовищную ошибку, и не хотел, чтобы это повторилось. Он – зрелый мужчина, якобы ответственный взрослый человек. Значит, это он обязан взять ситуацию под свой контроль, установить твердые правила в честной и прямолинейной манере. Все, что нужно сделать, – это перво-наперво сесть с ней утром, признать то, что между ними происходит, и заявить, что этому нужно положить конец.

Ты очень привлекательная девушка, скажет он. И ты, я уверен, сама это знаешь. В последнее время мы заметно сблизились – гораздо ближе, чем нам следует быть.

А потом объяснит, просто и откровенно, что между ними невозможны никакие романтические или сексуальные отношения. Это будет нечестно по отношению к тебе, по отношению к Джилл, а я не тот человек, который готов поставить кого-то из вас в столь неприятное положение. Прости, если по моей вине у тебя сложилось превратное впечатление. Разумеется, разговор будет неловкий, но еще более неловко ничего не предпринимать, а, изображая невинность, продолжать идти по тому опасному пути, на который они ступили. А дальше что? Случайное столкновение в коридоре у его спальни? На Эйми ничего, кроме полотенца; смущенно извинившись, она протискивается мимо него, соприкасаясь с ним плечами?

Сэнсом, стоя не на жизнь, а на смерть, отбил за границы поля очередной мяч и следующий тоже. Новый мяч Гонзо запулил так высоко над головой Сэнсома, что Стиву Вишьевски пришлось ловить его в прыжке.

– Четыре бола! – объявил судья. – На базу! Вместе с Сэнсомом, затрусившим на первую базу, перемещение начали и бегуны. Стив взял тайм-аут и зашагал к горке, чтобы посовещаться с ним. Он надеялся, что Гонзо за это время успокоится. Пит Торн, занимавший позицию между второй и третьей базами, тоже присоединился к ним, желая вставить свое слово. Пока они переговаривались, Кевин отошел еще дальше на внешнем поле, демонстрируя свое уважение перед мощью Таллерико. Команда «Carpe Diem» опережала соперника на три очка, и они вполне могли отказаться от одного-двух очков, заработанных игроком нападения. Избежать ему хотелось другого сценария: мяч проплывает над его головой, и он гонится за ним, подбирает, бросает издалека игроку внутреннего поля, чтобы предотвратить грэнд-слэм[121].

– Играем!

Пит со Стивом вернулись на свои позиции. Таллерико занял место в «доме», толстым концом биты постучал по земле. Заметив, как далеко стоит Кевин, может быть, ярдах в десяти[122]от лесной опушки, еще раз глянул на него с изумлением. Кевин снял свою синюю кепку и помахал ею, приветствуя громилу, бросая ему вызов.

Гонзо размахнулся, прицелился и мощным ударом послал мяч прямо в «дом». Таллерико просто стоял и смотрел, как тот падает, даже глазом не моргнул, когда судья выкрикнул «страйк». Кевин проговаривал про себя диалог, который он будет вести за завтраком с Эйми, пытался представить ее реакцию и что сам он будет чувствовать после того, как объяснится с ней. За последние несколько лет он многое потерял – не он один – и усиленно работал над собой, чтобы остаться сильным, сохранить позитивный настрой – не только ради себя, но и ради Джилл, ради своих друзей и соседей, ради всех жителей их городка. И ради Норы тоже – особенно ради Норы, хотя у них так ничего и не вышло. И сейчас он ощущал груз своих потерь, груз прожитых лет и тех, что еще предстоит прожить, сколько б их там ни было – три или четыре, двадцать или тридцать, может, больше. Конечно же, его влекло к Эйми – он не станет это отрицать, – но спать с ней он не хотел, во всяком случае, в реальном мире. Ему будет не хватать ее улыбки по утрам, чувства надежды, что она ему дарила, уверенности в том, что радость возможна, что ты – нечто большее, чем сумма всех своих утрат. Тяжело на душе становилось при мысли, что он должен от этого отказаться, тем более что взамен – ничего.

Дзыньк алюминиевой биты вывел его из раздумий. Кевин увидел, как сверкнул взмывший ввысь мяч, будто растворившийся в солнце. Рукой, что была без перчатки, он прикрыл глаза от слепящих лучей, попятился назад, затем сделал несколько шагов вправо, интуитивно рассчитывая траекторию предмета, исчезнувшего из его поля зрения. Должно быть, это была свеча, потому что пару секунд ему казалось, что мяч навсегда покинул атмосферу земли. А потом увидел его – яркую крапинку, прочертившую дугу в небе и теперь стремительно летящую вниз. Он поднял руку, раскрыл перчатку. Мяч упал в карман со смачным шлепком, словно только и стремился туда и был рад, что добрался до цели.

* * *

Джилл спросила, следует ли ей прийти на ночевку в белом, но мисс Маффи сказала, что это необязательно.

Главное, сама приди и принеси спальный мешок, написала она. В Гостевом доме обстановка непринужденная. И не волнуйся по поводу обета молчания. Мы поговорим шепотом. Будет здорово!

В качестве жеста доброй воли – чтобы не идти в чужой монастырь со своим уставом, – Джилл подобрала к джинсам белую футболку из эластичной ткани, затем положила в сумку пижаму, смену нижнего белья и туалетные принадлежности. В последнюю секунду сунула еще и конверт с десятком семейных фотографий – своего рода альбом, – на тот случай, если ее визит затянется дольше, чем на одну ночь.

Эйми обычно вечерами дома не бывало, но Джилл слышала, как та копошится в гостевой комнате, и она не очень удивилась, когда, спустившись вниз, увидела ее на диване в гостиной. Удивило ее другое – багаж у ног Эйми, два одинаковых синих парусиновых чемодана на колесах, купленных родителями Джилл, когда Том еще учился в школе. Они тогда всей семьей отправились весной на отдых в Тоскану.