– Жизнестойкая технология немножко мертва. – объявил он. – Видишь, нет реакции даже при прямом контакте с сенсором.

И тут Эйден узнал, что хлесткие имперские ругательства – не такие уж и грязные. Плюс выучил еще одно по-браниански.

– И что теперь?.. – завершив тираду, Самина от бессилья прислонилась к стене. За ее спиной растревоженный народец вспыхнул голубым.

– Сожалею, но придется возвращаться к гадюкам. Попытаемся расчистить завал.

– В полной темноте?! По этим острым кристаллам, вниз по змеиным гнездам, по живым кобрам, – и все ради того, чтобы ткнуться в непроходимый завал и все равно умереть от жажды? Лучше убей меня сразу и возьми все мои капсулы!

– Пожалуй, так и сделаю. – ее распотрошил несимметричный взгляд. – Уж не думала ли ты, что я буду сутками терпеть твои стенания?

Минуту (секунду? час?) он просто смотрел. И это было нечестно. Потому что сзади была эта стена, и воздух в легких заканчивался, а дышать… а как дышать?

– Ладно. Пойдем назад, – моргнув, сдалась девушка и на прощание ткнула в сенсор. Ну знаете, по детской привычке всюду совать пальцы и безотчетно трогать все подряд.

В тот момент, когда ее рука коснулась сенсора, гора зашумела. Камни под ногами затряслись и прямо из стены выехала искореженная цельнометаллическая дверь. Лифт закрылся и замер, блокируя путников: теперь от шахты их отделял дециметр легированной стали.

– Ну вот. Ты не хотела туда идти – ты не пойдешь. – бормотал Эйден, тщетно ковыряясь и не находя способа задвинуть плиту обратно. – Значит, пульт не реагирует на синтетику, попробуй еще раз.

Самина положила руку на сенсор, и лифт пришел в движение. Пол закачался, сверху посыпалась труха, из-за тряски было трудно удержаться на ногах. Механизм оказался суров не меньше, чем шахтеры, что когда-то в нем катались. Но следовало отдать им должное: поднимался он довольно быстро. Примерно на трети пути Самина вдруг прервала контакт и затрясла рукой в воздухе. Лифт застыл. Девушка выдохнула сквозь зубы и опустилась на пол:

– Сфера так нагревается! Не могу пока… больше…

Андроид присел рядом с ней и взял за руку.

– Ты сумасшедшая? Ожоги второй степени. Зачем было терпеть до пузырей?

– А будто у меня есть выбор – у нас билет до конечной!

– Увы, ирония так не работает! Просто открой дверь, посмотрим, что за ней.

– Думаешь, здесь на каждой остановке комфортабельный этаж?

– Или неучтенный выход. Прежде, чем ты обожжешься до культей, надо испробовать и другие варианты.

Самина подняла бровь – Эйден закатил глаз.

– А после я позволю тебе обжечься до культей.

«Договорились».

К счастью, пульт успел немного остыть. Когда лифт открылся, на свет их чилл-аута поползли многоножки: громадные, сплошь покрытые белесым ворсом и желтушными усами. Пещерные жители, видели они плохо и фигур не различали. Но биолюминесценция и запах мяса влекли их к людям. Самина, бледнея и стараясь не дышать, потянулась к сенсору. Твари осторожно приподнимали туловище вверх и раскачивались, но как только дверь стала закрываться, бросились в нее. Те, что подлиннее, застряли в щели. На две-три проскочивших успел наступить Эйден, но давились они с трудом. А разорванные надвое, не унимались: половинки еще долго ползали по кругу. Дверь не могла закрыться до конца из-за бледных тел на пороге, и синтетик протолкнул их наружу фрезером. Повезло еще, что зверюги так вымахали: будь они короче метра, оказались бы куда проворнее. Самина все еще нервно жалась в угол и побаивалась опустить руки.

– Знакомься: наимерзейшие твари Браны – июльские сороконожки. Единственные всеядные существа в дикой природе. Представляешь, каким уродом надо быть, чтобы переварить нашу траву? Тысяча шестьсот пар ядовитых ног, три пары ядовитых жвал, ядовитая щетина по всему телу… О, и еще – будто прочего недостаточно – ядовитые железы, из которых брызжет ядом, как из форсунок. Яд, яд и яд, Эйден…

– У меня дома – две почти такие же милые. Постой. Июльские, ты сказала? Но у вас ведь еще апрель.

– Уже апрель! А в мае они максимально опасны.

– Меня сейчас замкнет.

– Да, это не так просто объяснить, но… У многоножек начался период спячки, и они слишком агрессивны.

– Серьезно, много роботов ты убила этой логикой?

– Уж поверь мне, – горячо зашептала Самина, – эта идея гораздо… гораздо хуже. Июльские сороконожки распотрошат нас в темноте и высосут, как смузи. И ртутью твоей не подавятся! Лучше уж я потерплю жар сенсора. У нас есть обезболивающие?

– Нет.

– Нервные блокаторы?

– Нет.

– Ты проверил?

– Нет. Да. Все разбились. И они бы все равно не спасли тебе руку.

– Ерунда, сильнее пульт уже не нагреется! Максимум, что меня ждет, – еще несколько пузырей.

– Слушай, может, тебе просто нравится запах горелой плоти? – впрочем, синтетик возражал по инерции. Джур порою называл его «глумквизитор». Красные сколопендры с Фарадума не шли ни в какое сравнение с июльскими тварями, но уступить Самине без того, чтобы довести ее до ручки, было не спортивно.

– Эйден, да не пойду я к июльским сороконожкам! Ты что, не видишь, что они за чудища?

– Я не объективен к ним, знаешь. У меня неоднозначные отношения со сколопендрами.

– Хр-р-р, хорошо! Обещаю, если не справлюсь тут, пойдем к сороконожкам.

– Ладно, – робот наигрался. – Межзвездная конвенция запретила пытки. Так хоть одним глазком полюбуюсь.

Не говоря больше ни слова, Эйден отошел от двери к дальней стене лифта и прислонился к холодному камню. Он наблюдал отстраненно, как Самина провела здоровой ладонью по остывшей панели. Сенсор потеплел, дверь хрустнула многоножкой и закрылась как следует. Двое остались в инфернальном свете галактик. Самина занесла над полусферой обожженную руку, передумала и сменила на здоровую, чтобы затем передумать снова.

– Эй… – она сама не знала, почему так сократила имя. Язык не слушался. – Ты не мог бы… придержать мою руку на сенсоре, пока мы не поднимемся? Если надо, можешь, не знаю… дать по голове, чтобы не кричала. Или заткнуть мне рот.

Она просила, но все же надеялась, что робот возразит, опять назовет ее сумасшедшей. Или разыграет удивление. А он просто кивнул и оторвался от стены. Девушка оцепенела и успела передумать, но робот взял ее за руку, какую выбрал для жертвы подъемнику. Электризованный воздух кололся и не давался вдоху: андроид становился болезненно, аномально ближе. Так близко, что столкнул ее с шершавой стеной и накрыл ее губы своими.

В неравном поединке разума и природы машина чутко манипулировала первобытными инстинктами. Вселенную Самины поглотил уверенный и острый поцелуй мужчины, который точно знал, – как. Отмирала воля самых стойких. Но ее ответ был так искренен, что выпорхнул один рваный выдох, и поцелуй изменился. Эволюционировал, уже неподконтрольный искусственному интеллекту.