В средней закулисной комнате находилась большая фарфоровая раковина с двумя кранами, газовая горелка и газовая плита. На простом кухонном столе размещались аккуратные стопки блюдец, чашки, кувшин, в котором еще осталось немного молока, и жестянки с чаем и сахаром. Похоже, в этой комнате располагался штаб и мозговой центр постановки, здесь же во время репетиций и после них было заварено и выпито множество чашек чая, хотя сегодня вечером – возможно, из-за атмосферы, созданной Мартином Воэном, – чаепития, вопреки традициям, не намечалось.

– Мне сообщили, – раздался негромкий голос, – что вы детектив.

Тремейн услышал шаги по голым половицам и обернулся. Вслед за ним в комнату за сценой вошел Филипп Хэммонд.

– Это преувеличение.

– Наверное, – кивнул Хэммонд. Он держался бесстрастно и полностью владел собой, взгляд был по-прежнему оценивающим и осуждающим. – Вам известно, разумеется, кто убил Лидию.

Его спокойные слова вызвали удивление на лице Тремейна, и Хэммонд, заметив это, улыбнулся.

– Естественно, окончательные решения принимаете не вы, но нам незачем ходить вокруг да около. Это сделал Воэн. Когда вы намерены арестовать его?

– У меня нет полномочий арестовывать кого-либо, мистер Хэммонд. Не кажется ли вам, что эти обвинения слишком серьезны, чтобы выдвигать их против мистера Воэна?

– Убийство и впрямь не шутка, – заявил Хэммонд. – Может, вы и не вправе брать преступника под стражу, зато ваш друг, инспектор Бойс, располагает подобными полномочиями. – Он приблизился и понизил голос: – Мы знаем: человек, которого вы ищете, – Воэн. Так почему бы не покончить со всем сразу? Арестуйте его, и этому злополучному делу конец. Скоро каждый разнесчастный газетный писака в этой стране явится сюда, чтобы всюду совать свой нос, выведывать и вынюхивать. Далмеринг превратится в огромную замочную скважину, в которую жадно глазеют психопаты, искатели сенсаций и сплетники. Еще немного – и все мы лишимся права на частную жизнь. Упрячьте Воэна за решетку, накажите его, как он того заслуживает, и давайте раз и навсегда забудем об этой истории.

Тремейн попытался придумать достойный ответ, но не смог. Хэммонд неверно истолковал его молчание.

– Вам нужны доказательства? – проговорил он. – Это вас останавливает? Я предоставлю их вам. Доказательства более чем достаточные, чтобы убедить двенадцать порядочных людей и вздернуть его. Но когда вы увидите их, действовать нужно быстро.

За дверью раздались шаги. Хэммонд замолчал.

– Не хватало еще, чтобы нас услышали, – пробормотал он. – Надеюсь, мы с вами поняли друг друга.

Бросив на Мордекая Тремейна внимательный взгляд, Хэммонд круто повернулся. Тремейн посмотрел ему вслед, открыл рот, но вновь закрыл его, не издав ни звука. Его ошеломила манера держаться, свойственная Филиппу Хэммонду. Деловитая точность и спокойное провозглашение Мартина Воэна виновным лишили Тремейна дара речи.

Он машинально направился к двери. После волнений Карен Хэммонд, после того как она догнала его возле «Страны роз», он ожидал, что и ее супруг пожелает побеседовать с ним, но никак не мог предвидеть, какой оборот примет этот разговор.

Когда Тремейн вышел в соседнюю гримерную, в дверь из главного коридора шагнул Говард Шеннон. При виде Тремейна он замер, взгляд стал испуганным.

– Я не стану отвечать ни на какие вопросы! – выпалил он. – Вы меня не заставите! Вы неофициальное лицо.

И не имеете права вести допросы. Я ничего вам не скажу, ясно?

Говард Шеннон ринулся вперед. Несколько раз тщетно дернув дверную ручку, он все же сумел открыть дверь, ведущую из здания на открытый воздух, и буквально вывалился в нее, задевая косяки пухлыми боками. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной.

Мордекай Тремейн поправил свое пенсне и глубоко вздохнул. Безусловно, вечер выдался богатым на сюрпризы.

В половине седьмого утра, в одних пижамных штанах, подставив голую грудь утреннему ветерку, Мордекай Еврипид Тремейн делал зарядку перед распахнутым окном. Вот уже много лет он, просыпаясь утром, посвящал десять минут зарядке как зимой, так и летом. Тремейн первым признал бы, что физический эффект его упражнений почти незаметен, зато психологическая ценность неизмерима.

Но этим утром он сразу сообразил, что привычный ежедневный ритуал утратил сопутствующие ему преимущества. Тремейн так и не смог уделить должного внимания факту, что втягивает в легкие свежий, живительный воздух. Мысли где-то блуждали. В эти минуты он словно был не у себя в спальне, а в клубе деревни Далмеринг, воскрешая в памяти события минувшего вечера.

По-прежнему озабоченный, Тремейн побрился и оделся. Он понимал, что вряд ли обретет душевный покой, пока не «классифицирует» Филиппа Хэммонда и Говарда Шеннона и не определит их, снабдив надлежащими ярлыками, каждого на свою полку. В том, что эти двое – загадочные люди, Тремейн не сомневался.

А если в чем-то и был не уверен, так только в том, какова истинная природа тайны в каждом случае и связана ли она напрямую с убийством Лидии Дэр.

Когда Тремейн садился за стол, накрытый для завтрака, Джин Расселл окинула его внимательным взглядом:

– Мордекай, вы порезались…

Он смущенно потрогал подбородок.

– Да, сам виноват. Задумался, не уделил внимания тому, что делаю.

– У вас такой вид, будто вы до сих пор в глубокой задумчивости, – добродушно заметил Расселл. – Похоже, наша вчерашняя репетиция дала вам обильную пищу для размышлений.

– И репетиция, и еще кое-что, – подтвердил Тремейн.

Было очевидно, что Пол не прочь расспросить его, но, убедив гостя принять активное участие в расследовании убийства, не считает возможным настаивать на откровенности.

– Пол сказал, что вас впечатлила постановка, – произнесла Джин, наливая чай гостю.

– Да, – кивнул Тремейн. – Да, я счел ее весьма… – Он помедлил, подыскивая слово. – …занимательной. Я хотел бы прочитать пьесу, изучить ее подробнее. У вас, случайно, нет экземпляра, который я мог бы взять на время?

– Есть, конечно, – ответил Расселл. – И у меня, и у Джин. Когда мы решили поставить эту пьесу, заказали несколько машинописных копий.

– Машинописных? Значит, это было не печатное издание?

– Нет. По словам Воэна, достать пьесу в виде книги не удалось, поэтому в Кингсхэмптоне ее перепечатали для нас – между прочим, друзья Эдит Лоррингтон. Если помните, вчера утром она упоминала о них. У них в городе книжный магазин и машинописное бюро.

– Да, помню. Вам, наверное, захотелось поставить именно эту пьесу.

– Во всяком случае, Воэну. И поскольку оказалось, что мы с легкостью справимся с данной постановкой, мы решили сами размножить ее.

Тремейн погрузился в молчание, занявшись своей яичницей с беконом, но через некоторое время он спросил: