– Кстати, вспомнил! Я не видел Эдит во время заседания.

Сандра Борн смутилась:

– Да, она говорила мне, что вряд ли придет. По ее словам, для нее это будет слишком… мучительно. Случившееся Эдит приняла близко к сердцу. Она очень любила Лидию.

– Тогда неудивительно, что она не пришла. – Эти слова Рассел произнес так, словно и впрямь не видел в отсутствии Эдит ничего из ряда вон выходящего, но на самом деле не был в этом убежден. – В таком случае до встречи, Санди.

Сандра Борн кивнула, соглашаясь и одновременно прощаясь со всеми, включая Мордекая Тремейна, и они проводили ее взглядом: тонкую фигурку, деловито и быстро уходившую прочь по тротуару. Расселл обернулся к другу:

– А как насчет вас, Мордекай? Чашка чаю вас не прельщает?

– Обо мне не беспокойтесь, Пол, – ответил Тремейн. – Я не задержусь здесь надолго – мы договорились встретиться с Джонатаном. Я понимаю, вы занятой человек, так что не ждите меня: обратно доберусь автобусом.

– Да, мне надо поспешить, – признал врач. – А Санди я предложил прогуляться по набережной только потому, что надеялся помочь ей воспрянуть духом.

– Тогда вы с Джин поезжайте, – предложил Тремейн, – я на пару часов задержусь.

Когда его друзья уехали, Тремейн направился к павильону на набережной, где договорился встретиться с инспектором Бойсом. Тремейн шагал не спеша, наслаждаясь прогулкой. Кингсхэмптон не принадлежал к числу больших и популярных приморских курортов: расположенный между более процветающими – и колоритными – соседями, он зачастую оказывался упущенным из виду, но от этого не становился хуже, считал Тремейн. Напротив, избежал менее приятных атрибутов, свойственных туристическому раю. Длинная набережная была тихой и малолюдной, не внушающей страха или неприязни. С нее открывался вид на пляж, который не портили бесконечные лотки с мороженым, брошенные бутылки и газеты. Отели вдоль набережной весело пестрели разноцветной рекламой и вместе с тем выглядели солидно и достойно.

Следовало признать, что глубоко в душе Мордекая Тремейна жила толика любви к доброму честному обывательству. Он обожал шумные толпы, детишек с ведерками и лопатками, лотки с мидиями и карнавальную грубоватую атмосферу официальных праздников. Но бывали минуты, когда он сознавал, что стареет и приятно просто посидеть на солнышке, посмотреть, как блестит вода, послушать, как прибой с мелодичным звуком перебирает прибрежную гальку, не отвлекаясь на бурлящее веселье толпы. Тремейн пришел к выводу, что Кингсхэмптон мог бы стать для него идеальным местом, чтобы проводить там часы досуга.

Ему оставалось пройти ярдов сто до павильона на набережной – впрочем, размерами она едва оправдывала свое громкое название, будучи не более чем выступом променада, на котором размещались ресторан и концертный зал под одной крышей, – когда, наклонившись над перилами и взглянув вдаль, на пляж, он заметил неподалеку знакомую фигуру. Это был Энстон. Тремейн приблизился к репортеру.

– О чем задумались? – спросил он пусть и без особой оригинальности, но с надеждой.

– А, привет! – отозвался Энстон, узнав пожилого джентльмена в пенсне, с которым познакомился в «Адмирале». – На дознании были?

– Нужно ли расценивать ваш вопрос как наводящий? – уточнил Тремейн.

Энстон улыбнулся:

– Вообще-то нет. Просто пытаюсь поддержать разговор. Кстати, я видел вас там.

Тремейн перегнулся через перила, пытаясь отыскать взглядом то, что привлекло внимание репортера до начала разговора. Энстон заметил его маневр. Подумав немного, он, словно наконец приняв решение, объяснил:

– Я был занят тем же самым, как и перед нашей встречей в «Адмирале» сегодня утром: наблюдал за нашим общим знакомым Хорнсби.

И он указал в сторону. Тремейн проследил направление, куда указывал палец Энстона, и впервые заметил двух мужчин, стоявших на песке между двумя стальными опорами, на которых был воздвигнут павильон. Они держались ближе к стене, поэтому он и не заметил их сразу. Одним из этих двоих был похожий на хорька мистер Хорнсби, а другим – Говард Шеннон.

Оба были увлечены беседой. Стояли они так далеко, что Тремейн не слышал, о чем они говорили, но, судя по всему, Шеннон был полностью поглощен своим занятием. Он напряженно слушал, застыв на месте и подавшись к собеседнику.

– Вы знаете этого человека, который рядом с Хорнсби? – спросил Тремейн.

Репортер кивнул:

– Да. Его фамилия Шеннон. Он живет в Далмеринге.

– Верно. – Тремейн устремил взгляд поверх ограждения. – Когда вы сказали инспектору Бойсу, что у вас есть кое-что для него, вы имели в виду Шеннона?

– Когда я сказал об этом инспектору Бойсу, я также добавил, что не хочу делать никаких заявлений, пока не удостоверюсь в подлинности имеющихся у меня фактов.

– И все-таки речь шла о Шенноне? – мягко, но настойчиво произнес Тремейн.

Энстон смерил его проницательным взглядом:

– Может быть.

В этот момент двое мужчин, за которыми они наблюдали, закончили разговор и разошлись. Когда они двинулись каждый в свою сторону, Шеннон поднял голову и вздрогнул, увидев, кто на него смотрит. Он помедлил, а потом, стараясь придать себе беспечный вид и притворяясь, будто передумал по причинам, к которым его наблюдатели не имеют ни малейшего отношения, повернулся и зашагал по песку в противоположную от них сторону.

– Испугался, – отметил Тремейн. – Интересно почему? – Он выпрямился и взглянул на свои большие карманные часы. – Опаздываю, – объявил он. – Я собирался выпить чаю с инспектором Бойсом. Всего хорошего, мистер Энстон. Несомненно, скоро мы с вами вновь увидимся.

Он кивнул и двинулся по набережной в сторону павильона. С лица репортера не сходило озадаченное выражение. Мордекаю Тремейну было свойственно порой вызывать раздражение у окружающих. Своим доброжелательным видом, пенсне и явной потребностью в опеке он создавал впечатление безобидного, даже простоватого человека, которого незачем опасаться. Но иногда его голос звучал тверже, поведение становилось более уверенным, а взгляд – пристальным, испытующим, указывающим на то, что беспомощность – просто маска. В итоге у того, кто наблюдал это, возникало ощущение, что он внезапно, ни о чем не подозревая, забрел в глубокие воды.

Тремейн, конечно, прекрасно понимал, что производит фурор, пусть и небольших масштабов, и в глубине души был доволен. Вот и сейчас он усмехался, шагая по набережной: легко было представить, какие вопросы терзают Барри Энстона.

По-прежнему с усмешкой на лице, он вошел в павильон. Там было многолюдно, но, оглядевшись, Тремейн заметил плотную фигуру Джонатана Бойса, махавшего ему рукой из-за столика на двоих в уединенном уголке, у окна с видом на море.

– Привет, Джонатан, извините за опоздание. Здесь очень мило. – Тремейн одобрительно посмотрел в окно на длинную полосу пляжа и волны, лениво лизавшие прибрежную гальку. – Люблю выпить чаю в таком месте, как это.