Тело ублюдка пришлось оставить в доме по соседству. Когда его обнаружат, мы будем уже далеко. Тачка имелась, оружие его также могло пригодиться.

— Убери пистолет, — произнесла строго Вивьен, когда я вернулся в дом. Ее глаза до сих пор были полны ужаса не только за свою жизнь.

Я расположился на неприметном узком диванчике, пока она кормила грудью малыша. Чуть прикрыв ее, девушка не спускала глаз с меня и револьвера в моей руке.

— Я сказал, что не трону тебя, — убрал за спину пушку, чтобы не пугалась.

— Я тебе не верю.

— Верь.

— Даже не надейся.

— Пожалуйста, Ви…

— Все уже неважно, Флойд. Тебе лучше уйти и оставить нас в покое.

— Ты же понимаешь, что это невозможно.

— Невозможно?

— Тише, он кушает.

Она попыталась запротестовать, но во время спохватилась, крепче прижимая ребенка, который спокойно посасывал оголенную грудь, приложив к ней свою маленькую ладошку.

Несколько минут я смотрел на это действие и только потом поймал себя на мысли: мать и ее ребенок, как одно целое — прекрасное и умиротворенное.

Мои. Вивьен и…

— Как его зовут?

— Тебе на самом деле интересно?

Она оторвала взгляд от малыша, чтобы взглянуть на меня теми же наполненными ненавистью глазами. Вивьен мастерски ковыряла старые раны и также умело штопала их. Но мы были другими, не такими, как раньше, когда могли разрешить все свои проблемы одним знакомым способом. Сейчас все намного было сложнее.

Я фыркнул слишком громко, но старался контролировать свои эмоции.

— Киллиан, — сказала она и вернула взгляд на ребенка. — Киллиан Луи Ньюман.

Ее глаза тут же заулыбались, а я впитывал ее счастливый образ, от которого мне становилось не по себе. Она светилась счастьем. Жить здесь, в этом блеклом доме, среди ненужного хлама и потрепанной мебели, в глуши, вдали от города. Где бурлила жизнь и веселье, она отдала предпочтение отшельнической жизни?

На теле Вивьен была обычная одежда, на лице — ни грамма косметики, что делало ее привлекательней. Моя Ви изменилась, повзрослела. Стала абсолютно другой, но не менее очаровательной.

И румянец счастья на щеках, пока она глядела на малыша, служил тому доказательством. От нее исходила радость и успокоение. Меня же одаривала взглядом, полным злобой — отчетливая разница, от которой становилось больнее.

Укол в сердце я ощутил, когда мои глаза сконцентрировались на ее руках, в той самой колыбельной, где нежился ребенок. На одном из пальцев руки навязчиво поблескивало кольцо — безошибочный символ любви, верности и подаренного сердца.

Этого не могло быть.

Я вскочил с места, напугав ее. Сцепив за головой руки в замок, ходил туда сюда, сдерживался, чтобы не разгромить тут все к чертовой матери. А она, сидя неподалеку, сжималась, тряслась от страха.

Вдруг я остановился и посмотрел на нее.

Нет, происходящее не могло быть реальностью.

— Уходи.

Ее голос был надтреснутым, мне не послышалось.

— Я сказал, что если уйду отсюда, то только с вами. И мне наср*ть, что ты носишь это, — пальцем указал на ее руку.

Кольцо — всего лишь безделушка, блеском посмеивалась надо мной. Сводила с ума, подговаривая на грех. Я был готов двинуться на Вивьен, но для чего? Чтобы ударить? Или…

Сам не знал. Не понимал.

Отойдя назад, я вновь плюхнулся на диван и накрыл голову руками.

— Мы никуда не пойдем с тобой, Флойд. Ты знаешь почему.

Я не видел ее. Просто смотрел себе под ноги и переваривал все, что происходило в данный момент. Каждый раз в заточении, я представлял себе, что она жила где-то неподалеку. Возможно, с одним из тех, что смотрели на нее охотничьим взглядом во время собраний компании. С ней могло быть все, что угодно, но не это. Не то, что она оказалась здесь, будучи беременной моим ребенком и замужней за каким-то чудаком.

— Тебе не удастся на этот раз украсть меня.

— Вивьен, пожалуйста…

— Хватит!

— Не кричи, разбудишь малыша, — откуда-то во мне появились нотки беспокойства за него.

Спящий комочек в ее руках не шевельнулся, когда Вивьен аккуратно положила его в кроватку, покачала пару раз, а затем вздохнула.

— Зачем ты пришел? — спросила полушепотом, продолжая легонько колыхать маятник кроватки.

— Как видишь, чтобы спасти твою жизнь и не только.

— Очень интересно: сначала посылаешь своих убийц, чтобы поиздеваться и прикончить несчастную, а после, узнаешь, что я все еще жива. Как долго вы репетировали спектакль, который разыграли совсем недавно?

— Я убил Маршалла без раздумий. По-настоящему. Без прикрас. И убью за тебя любого, кто сделает тебе больно.

— Томас, Маршалл… Кто еще?

— Все они заслужили гореть в аду.

— А ты?

А мое время еще не пришло.

— Я не приказывал убивать тебя ни тогда, ни сейчас, — уверил ее без дрожи в голосе.

— Я тебе не верю, — отрезала она вновь.

— Верь, — повторил я.

— Ты всегда так поступал: признавался мне в любви, а на деле, любил только себя.

В ней чувствовалось столько злобы, боли и ненависти, которые, признавал, что заслужил.

— Я говорил правду. Я тебя…

— Нет, — оборвала меня на полуслове. Заткнув ладонями уши, Вивьен бросила раскачивать кроватку. — Не произноси этого вслух.

— Мне очень жаль, что разочаровываю тебя, но это правда.

Я встал с дивана и подошел к ней вплотную, чтобы убрать ее руки и взять в свои. Черт, так скучал по рыжеволосому образу, что свихнулся от одного желания: хотел прикоснуться, пусть бы ничего не ожидал в ответ.

Вивьен тут же метнулась в сторону, но задержала на мне взгляд. С особым любопытством я разглядывал ребенка. Он спал сладко и выглядел чудесно: вздернутый носик, как у его мамы, пухлые губки, глазки с пушистыми ресничками. Даже и не думал, что возможно существование детей ангельской внешности, пока сам не увидел.

— Ты причиняешь только боль.

Послышался рядом ее голос.

— Ты сделала еще больнее. Исчезла.

— Все что я хотела, это проживать спокойную жизнь. Уйти, сбежать, было единственной целью, с помощью которой спасла бы не только себя, но и тебя, твою судьбу. Не ту, которую довелось тебе проживать.

В горле образовался комок, я попытался подавить душащие слезы. В данный момент каждый думал о себе, но выговориться было самым лучшим решением.