– Он не так безобиден, как может показаться, – сообщил Саркисян, будто угадав мысли майора. Мертвец неожиданно шагнул вперед, будто кто-то подтолкнул его сзади. За ним показались еще фигуры.

– Что они собираются делать? – шепотом спросил Лева.

– Очевидно, уничтожить нас, – спокойно сказал Саркисян.

Мертвые все прибывали. Они медленно выходили из-за двери и выстраивались в широкий полукруг. Тарасов насчитал восемь фигур. Выстроившись, они замерли, словно повинуясь чьей-то незримой команде, потом медленно двинулись вперед. Мертвецы шагали, словно автоматы, и постепенно до Тарасова стал доноситься тяжелый тошнотворный запах. Это был странный, смешанный запах. Пахло свежей землей, тленом, пылью и какими-то специями.

Мертвецы приближались, между ними и группой оставалось метров пятнадцать. Странный аромат что-то напоминал Тарасову. Несмотря на серьезность момента, он не мог сосредоточиться на происходящем. Запах, запах не давал покоя. Внезапно он вспомнил. Запах мастики для натирания паркетов. Именно так или почти так пахнет в театре. А эти чучела, ну прямо марионетки, движимые чьей-то незримой рукой, – кукольный театр, да и только… Он хмыкнул, потом громко рассмеялся. Нелепость происходящего вызывала смех, а отнюдь не ужас. Товарищи недоуменно обернулись на него.

Мертвецы приближались. Они растопырили руки, будто хотели поймать их. Тарасов продолжал громко смеяться. Рядом неуверенно хихикнул Кулик. Вслед за ним рассмеялся Саркисян. Саркисян смеялся негромким, дробным, рассыпчатым смехом. Наконец не выдержал и Лева. Он громко, истерически заржал, всплескивая руками и тряся головой. Лучи фонариков метались по фигурам мертвецов, по кирпичным стенам, по смеющимся лицам. Смех разбирал людей. Неожиданно мертвецы остановились. Казалось, тот, кто ими управляет, растерялся. Руки у них опустились, они стали бессмысленно перетаптываться на месте, будто в недоумении. Это еще больше рассмешило присутствующих. Никогда еще своды подземелья не слышали таких раскатов гомерического хохота. И тогда кадавры повернули вспять. Так же неторопливо, гуськом они двинулись к железной двери и один за другим стали исчезать за ней. Скоро в подземелье остались только четверо людей.

– Однако! – сказал Кулик.

– А что, собственно, вас рассмешило? – поинтересовался Саркисян, обращаясь к Тарасову.

– Понимаете, – обернулся тот к ученому, – это все напомнило мне театр марионеток, и этот запах…

– Да-а, – протянул Саркисян задумчиво, – вовремя вы захохотали. Видимо, такого не ожидали хозяева этих «зомби». Ваша реакция поставила всю их затею с ног на голову.

– А что было бы, если б в майоре не проснулось чувство юмора? – вопросительно произнес Кулик.

– Я думаю, ничего страшного не произошло бы. Собственно, я был готов принять ответные меры, – ответил Саркисян и подошел к железной двери. – Ну что, двинулись по их следам?

– Если можно, – дрожащим голосом произнес Лева, – давайте сделаем перерыв. Пора, товарищи, пообедать.

– Ну, если у вас, Лев Борисович, разыгрался аппетит, я не возражаю, – насмешливо отозвался Саркисян. – Возможно, завал уже разобрали. А мы тем временем подготовимся к встрече с разной нечистью получше. Давайте возвращаться.

Минут через пятнадцать они подошли к завалу. Слышен был грохот работающих механизмов. Еще через пять минут в отверстии показался ковш экскаватора.

– Я очень испугался, – рассказывал некоторое время спустя Кутепов, разглядывая запорошенных пылью исследователей. – Прибежали мальчишки, кричат: «На соседней улице провал». Я, конечно, туда, гляжу: действительно. Ну, думаю, все! Подогнал сразу технику…

– Ладно, ладно, – не слушая его, говорил Саркисян, – все нормально, Петрович. Давай-ка чайку сообразим, перекусить тоже не мешает, а то некоторые товарищи проголодались…

Тарасов поразился изменениям, произошедшим с Саркисяном. Куда девалась его унылость. Даже вислый нос, казалось, выпрямился и торчал, как указательный палец. Совсем другим человеком стал Возген Арамович. Зато Лева как-то сник. Исчез апломб, столичная сановитость. Сейчас это был просто молодой испуганный парень. На Кулика подземные приключения вроде не подействовали: по-прежнему собран и спокоен, и только поблескивающие глаза указывали на то, что он взволнован произошедшим.

– Почему все-таки они отступили? – спросил майор у Саркисяна.

Все сидели в экспедиционном автобусе и пили крепкий горячий чай.

– Я думаю, – Саркисян подцепил ложечкой кизиловое варенье и отправил его в рот, – так вот я думаю, что в задачу тех, кто управлял этими биороботами, не входило наше уничтожение. Просто попугать хотели, продемонстрировать, так сказать, свое могущество. Ведь они в любую минуту могли завалить нас. Ну и, конечно, ваша реакция, майор, наверняка повергла их в недоумение. Чего-чего, а этого они не ожидали. Действительно театр! И режиссер имеется, небесталанный, но уж очень старомодный. Вы, кстати, попробуйте кизилового варенья. – Саркисян кивнул на банку. – Очень вкусно, не хуже клюквы.

– Ну а каковы ваши дальнейшие планы, – вступил в разговор Кулик, – разведать, что за этой железной дверью?

– Сначала я именно это и хотел сделать, – Саркисян внимательно посмотрел на Ивана, – но теперь думаю: а, собственно, зачем? Ведь мы, в общем-то, выяснили, что дом этот, да и не он один, стоит на огромном кладбище, с обширной сетью подземных ходов. Что у этого кладбища существуют хозяева, видимо, древняя колдовская секта. От нее все и идет. А гнездятся они в этой малюсенькой деревушке, застроенной со всех сторон.

– Ну и?.. – вопросительно произнес Иван.

– Ну и все, – заключил Саркисян. – Нечего лазить по этим подземельям, да и Лева, я думаю, так считает. – И он вопросительно посмотрел на своего помощника. Тот густо покраснел и сконфуженно уставился в чашку. – Ну а если серьезно, – продолжал Саркисян, – я, право, не знаю, что делать. Ну не посылать же милицию арестовывать членов этой секты. Это, я думаю, и невозможно. Проще вступить с ними в переговоры, ведь какие-то цели у них есть.

– А если не пожелают? – спросил Тарасов.

– Посмотрим, – произнес Саркисян. – Сейчас передохнем немного, а позже сходим в эту Лиходеевку, посмотрим, что и как. Вы составите мне компанию, майор?

– С удовольствием, – отозвался Тарасов.

Уже начало темнеть, когда они вышли на единственную улочку слободки.

– Где-то здесь, – повторял Саркисян, – где-то здесь…

– Не проще ли спросить? – недоуменно произнес Тарасов.

– Нет, я хочу сам.

Майор удивленно посмотрел на своего спутника, а тот, словно собака, казалось, обнюхивал забор.

Надвигались сумерки. Кроваво-красный закат залил полнеба, а остальная половина была свинцово-синей в рваных клочьях туч. Сильный ветер свистел в голых ветвях деревьев, рвал плащи, шуршал старыми газетами. На улице не было ни души, да и в маленьких подслеповатых окошках ветхих домишек не видать было ни огонька. Все будто вымерло. И хотя деревушку обступали высотные громады, они как бы исчезли, окутанные синими сумерками, и казалось, нет ничего на свете, кроме этой древней деревушки и холодного свистящего ветра.