– Чтоб мне провалиться! Не помню ни единого из этих писем.

Вероятно, потому, что не удосуживались читать их, мысленно отозвался мистер Твайн.

Эдвард, который попросил показать письма ему, заговорил:

– Но если мы продадим Саутгемптон, денег наверняка хватит, чтобы расплатиться с банком, и тогда мы сможем сосредоточить внимание на лондонском отделении. Или, еще лучше, стиснем зубы и приступим к процессу преобразования в открытую компанию. К этому я призываю вот уже несколько лет.

Мистер Твайн кашлянул – в знак того, как догадался Руперт, что ему есть что сказать, но сказанное отнюдь не доставит ему удовольствия.

– Боюсь, мистер Эдвард, для этого уже слишком поздно. Стоимость саутгемптонского отделения настолько снизилась ввиду зафиксированных в последние годы убытков, что теперь капитала от его продажи окажется недостаточно. И планирование преобразования компании запоздало. Этот процесс займет не меньше двух лет, и в любом случае банк уже не считает компанию вашей, следовательно, вы не вправе ее продать.

После краткой паузы Хью спросил:

– Означает ли это, что компания обанкротится?

– К сожалению, да.

– И это значит, что банкротами станем мы лично. Они заберут все – наши дома…

– Нет, мистер Хью. Если помните, я посоветовал записать ваше личное имущество на имена ваших жен. Поскольку вы благоразумно согласились на это, дома останутся при вас. Как и пенсии членов правления. Мы с мистером Хэнком позаботились об этом, когда компания стала закрытой акционерной.

– Что насчет Хоум-Плейс? – спохватился Хью.

– Боюсь, с ним придется расстаться. Ваш отец купил его на имя компании.

– А как же Рейчел? Ведь это ее дом! Я не допущу, чтобы ее выселили оттуда!

Твайн снова покашлял.

– По словам мистера Хэнка, вместе с которым мисс Сидней составляла свое завещание, ее дом в Лондоне вместе со всем содержимым отошел мисс Рейчел, так что без крыши над головой она не останется. – Его губы, непривычные к улыбке, совершали в эту минуту героические усилия.

– Даже если у нее есть дом, другого дохода, кроме доли акций в компании «Казалет», у нее нет. Она в буквальном смысле останется без гроша! Надо что-то делать. – Хью с вызовом обвел остальных взглядом, их лица отразили различную степень озабоченности и обреченности. – Ужасно, но я в полной растерянности, – скорбно заключил он.

– Думаю, для одного утра нам достаточно, – сказал Эдвард. – Еще один вопрос: сколько времени у нас есть в запасе?

Мистер Твайн, укладывающий бумаги обратно в свою папку, поднял взгляд.

– Точные даты я не могу вам назвать. Экспертам по оценке, вероятно, понадобится как минимум два месяца, чтобы представить банку свой отчет. А тем временем вам следует продолжать работу и никому не говорить о предстоящем банкротстве. Ни единой душе. Это касается в первую очередь ваших служащих.

– Стало быть, они вылетят с работы и без предупреждения, и безо всяких шансов найти новую, – с глубокой горечью высказался Руперт.

– Рано или поздно все откроется, – заметил Эдвард.

– Даже если и так, никому не говорите о том, что вам известно. Я свяжусь с вами, как только мне будет что сообщить дополнительно. – Твайн с облегчением поднялся, обменялся рукопожатиями со всеми и удалился.

* * *

Беда в том, думал он, садясь в автобус, что дельцов среди них нет. Он утратил всякое уважение к ним, хоть и сочувствовал отчасти. Лично он не поручил бы им руководить даже лавчонкой со сладостями. Развернув газету, он решил посвятить остаток дня отдыху и побывать на выставке машин. Он был буквально влюблен в новые мини-автомобили с прозрачным верхом, как будто бы дешевые и практичные; французы дали им обидное прозвище «ректальные свечи для автобусов» – видимо, из острой зависти к немцам, заметно преуспевшим в производстве техники.

Да, так он и сделает – перехватит сандвич с пинтой в одном из пабов Эрлс-Корта, затем не спеша осмотрит выставку и успеет на ранний поезд обратно в Крауч-Энд.

* * *

После ухода мистера Твайна в кабинете повисла тягостная тишина. Никто не шевелился. Как будто, думал Руперт, их парализовала инъекция реальности и они стали стоп-кадром из боевика. В кабинет вторгался шум улицы под окнами: крики мальчишки-газетчика, призывающего покупать последний выпуск «Ивнинг Стандард», визг тормозов, какие-то возгласы. Он услышал краткое крещендо самолета, прежде чем все наконец зашевелились и взбудоражились. Хью полез за своими таблетками и проглотил сразу две, запивая остатками кофе с гущей. Эдвард откинул крышку портсигара из древесины кальмии, всегда полного сигарет, и закурил одну. Предложил портсигар Руперту, тот покачал головой, затем передумал.

Хью сказал:

– Если бы мы только знали, за какую цену они продадут Хоум-Плейс, мы поняли бы, сколько денег надо собрать.

– Мы не в том положении, чтобы хоть что-нибудь собрать, – мрачно возразил Эдвард. – Лично я разорен. Я весь в долгах, мне не на что жить, кроме жалованья, с которого надо их выплачивать.

– Эдвард! Хочешь сказать, ты ничего не скопил?

– У меня имелись сбережения, но от них уже ничего не осталось.

– Боюсь, и у меня тоже, – подхватил Руперт. – Я просто ничего не сумел накопить с этим переездом из квартиры в дом и с детьми, которые обходятся все дороже и дороже. Извини, Хью, но тут я тебе не помощник. Я имею в виду покупку Хоум-Плейс. Мы с тобой сделали достаточно, выплачивая свою долю расходов на его содержание. – Его по-прежнему злил отказ Эдварда помогать им в этом деле. – И потом, Твайн же сказал, что у Рейчел есть дом в Лондоне.

Эдвард взглянул на часы.

– Вынужден вас оставить. Как ни странно, из-за сделки. Один тип из Дании хочет купить тиковое дерево для высококачественных динамиков. – Он потушил сигарету и поднялся. – Мне пора, старина. Да и ты вряд ли на что-то способен прямо сейчас, когда голова не дает тебе покоя.

Хью нахмурился, но сделал вид, что не расслышал.

Вот ведь, думал Эдвард, забирая из своего кабинета шляпу и пальто. Как мне теперь быть, черт возьми? При мысли о том, чтобы явиться к Диане с вестями хуже прежних, по его спине пробежал холодок. Ему вновь вспомнилась Вилли. Вот ей рассказать было бы легко: она сразу же ухватила бы самую суть, поддержала бы его и рассудила бы, как урезать расходы… Если бы только он нравился ей еще и в постели…

* * *

Покинув кабинет Хью, Руперт отправился улаживать конфликт на пристани: водители опять бастовали. Их недовольство ощущалось с прошлого Рождества, когда одновременно вышли из строя четыре грузовика. Отчасти они правы, понимал Руперт, потому что практически весь автопарк компании давным-давно отслужил свое. Многие грузовики проработали всю войну, их не раз чинили, им меняли двигатели на новые или восстанавливали прежние, но помимо расходов на техническое обслуживание, немало беспокойств доставляло слишком частое нарушение сроков или вообще срыв поставок. Эдвард убедил Хью приобрести четыре новых грузовика, так что теперь Руперт надеялся, что хотя бы четверо водителей довольны, но понимал, что это не помешает им бастовать в поддержку остальных.