как в чистый мягкий снег льется тягучая струйка крови.

Тварь!

Мне нужно всего мгновение, чтобы уничтожить их всех. Но этого мгновения у меня и нет.

— Ладно, не хочешь по-хорошему, сделаем по-плохому, — говорит Магн'нус. — Хочешь видеть свою девку? Да пожалуйста. Хёдд! — кричит он и срывается на кашель.

— Ты отнял у меня людей. — Говорит, пока гаснет отголосок его крика. — Если бы не ты, я бы открыл портал сам, без твоей сраной помощи. Я вообще не понимаю, почему тебя воскресили! — наместник переходит на крик, какое-то время ходит из стороны в сторону, а затем продолжает. — Ты им нужен, чернокнижник. Что-то в тебе есть такое, чего нет в других. Ладно, плевать. Мне плевать! — он снова срывается, мотает головой, пытаясь успокоиться. — Я проделал слишком длинный путь, чтобы сейчас все потерять. Поэтому, зачем бы ты им ни был нужен, сейчас ты закончишь то, что сам и испортил. Ты это можешь, даже не заикайся, что нет.

Мне все равно, что он говорит, потому что в круге света появляется Хёдд. И я бросаюсь к ней. Оскальзываюсь, едва не падаю за заплетающихся в головокружении ногах, бегу к ней. Меня никто не останавливает.

— Хёдд! Хёдд!

Она поворачивает на меня голову — и я вижу абсолютно пустые глаза.

Замираю перед ней, обхватываю за плечи.

— Хёдд!

У нее чистое лицо, без намека на синяки или кровоподтеки — и это позволяет мне хоть чуть-чуть выдохнуть. Но при всем при этом это не моя Хёдд. Это лишь ее тело.

Поворачиваюсь к Магн'нусу, кулаки сжимаются сами собой.

— Что-то хочешь сказать? — приподнимает тот брови.

— Открой портал, — шипит в голове тварь из Тени. — Убей их всех. Всех, кто стоит на твоем пути. Они ничего не значат. Они лишь кирпичи в ступенях твоей лестнице. Но сначала портал.

— Лестнице куда? — спрашиваю беззвучно.

— Куда пожелаешь. Только ты решаешь, каким будет твой новый мир.

Поднимаю руку и касаюсь щеки Хёдд.

— Я знаю, что ты там. Борись, не сдавайся.

Кажется, ее лицо едва заметно дергается. Возможно, это элементарная судорога, возможно, мне просто показалось.

— Я здесь. И я не оставлю тебя.

Я вижу себя в отражении ее повлажневших глаз. Но не вижу ее.

— Она не слышит тебя, — посмеивается тварь внутри меня.

Я почти наяву вижу ее. Вижу, как оплетает меня со спины, обнимает плотно-плотно, точно страстная любовница, тянется тонкими руками, запускает их в волосы.

— Хёдд, девочка моя, иди-ка сюда, — манит ее наместник.

И Хёдд шагает на каменную платформу.

— Держи, — Магн'нус протягивает ей свой кинжал.

— Ну же, — шепчет тень. — Портал. Открой его. Нам не нужна ее смерть.

Хёдд берет кинжал.

Наместник наклоняется к ней и что-то шепчет на ухо.

Хёдд медленно подносит кинжал к собственному горлу.

— Стой! — рычу я.

Но Магн'нус лишь поднимает руки и отступает.

Сталь касается белой кожи.

— Я сделаю, как ты хочешь!

Тварь за моей спиной одобрительно рокочет.

Кладу руку на свой амулет и… проваливаюсь в себя.

Глава пятьдесят шестая: Кел’исс

Я хорошо помню ту ледяную пропасть, в которую падал тогда, при попытке уничтожить Темную в насосной станции. Помню ощущение собственного бессилия, помню, как пытался хоть немного развеять вокруг себя ледяное крошево и туман, но лишь глубже и глубже погружался в сонное состояние, которое манило успокоением и негой. Я хотел туда, хотел отдохнуть, хотел закрыть глаза и не сопротивляться.

Потому что так говорил голос.

Потому что так казалось правильным.

А потом появилась Хёдд и буквально за шкирку вытащила меня в реальность.

Но теперь ее нет.

— Глупец! — шипящий голос звучит сразу отовсюду. — Тебе предоставился шанс, какого нет ни у кого иного. Ты мог изменить свою никчемную жизнь.

Я закрываю глаза.

Перед внутренним взором тут же всплывают образы, что видел там, в темном холодном подвале, образы Хёдд, которая погибает на моих глазах. Холод пронизывает меня насквозь. А эти образы будто еще сильнее выхолаживает все то, что еще делает меня человеком.

— Не стоит думать, что ты уникальный. Да, в тебе есть сила, но ты не уникален. Мы найдем другого. А ты…

Со скрежетом сжимаю зубы. Меня что-то затягивает. Что-то непомерно огромное и темное. Там нет не то что света, там нет даже намека на жизнь. Нужно попытаться притормозить хотя бы немного, нужно зацепиться и замедлить падение. Но во мне совсем нет сил для этого. Я пуст, я холоден. Во мне не осталось ничего живого.

Или…

Даже не искра — тончайшая вспышка, которую легко пропустить.

Я помню, как впервые увидел Хёдд. Совсем девчонку, которую еще не коснулся груз скорой ответственности. Которая проживала свои последние дни свободной от обязанностей замужней женщины.

Север уже был почти наш, но отчего-то Эр решил, что и далее действовать исключительно военной силой будет делом затратным. Он начал заключать договора и, как это водится, заключал их через выгодные браки.

Я не был ни за, ни против, когда он предложил мне стать наместником Лесной Гавани и всех принадлежащих ей земель. Для меня Север всегда был лишь окраиной мира, куда не стоит соваться никакой цивилизации, ибо нет смысла пытаться чему-то научить грязных варваров. Пусть режут друг друга и топят дома сухим кизяком, у них это хорошо получается, зачем же мешать. Но в недрах их земель есть синалум. Огромные залежи. И они нужны Империи.

Я не планировал оставаться в Гавани надолго, думал наладить работу всех необходимых органов управления, поставить своих доверенных людей и вернуться куда-то, где куда как теплее и приятнее.

Она мне понравилась.

Я стоял и смотрел на нее, танцующую среди цветов свой последний свободный танец. Вокруг кружились не то подруги, не то просто пришлые девки. До них мне дела не было. Я смотрел только на нее.

В тот солнечный весенний день она сама была тем самым лучом солнца, что по утру касается твоего лица и шемчет проснуться.

Я бы никогда не сказал ей, что был поражен ее красотой и непосредственностью. Я бы и себе этого никогда не сказал. И никогда бы не признался, что эта северная девчонка, сама того не зная и не понимая, каким-то непостижимым образом раз за разом касалась моего озлобленного на весь мир сердца.

Я и не признавался.

Но сейчас хватаюсь за этот образ, за ее едва прикрытые глаза, за ее улыбку. Отпечатываю, выжигаю ее в своей промерзшей насквозь памяти. Потому что в моем мире, в том самом, который на самом деле создал сам, держаться