на нее! Должен был видеть следы, обрывающиеся над оврагом. Все же не заметил их?

А вот и нет, Умница Всезнайка. Вспомни его глаза. Все он заметил. Выбирайся и беги так быстро, как не бегала никогда прежде.

Вивиан медленно выпрямилась. В следующую секунду Говард вытащил ее из оврага, как рыбу из реки, взвалил себе на плечо и зашагал с ней по лесу.

Вивиан не закричала, даже не вскрикнула, в тишине колотила по нему руками и ногами, пока он не поперхнулся. Видимо, один из ударов достиг цели. Она была уверена, что он швырнет ее на землю, но он посадил ее на сломанную березу – так, что у нее отшибло дыхание. Их лица оказались на одном уровне. Вивиан взвела курок, направила сигнальный пистолет ему в живот и нажала на спуск.

Сноп оранжевых искр, глухой хлопок. Летя по дуге, сигнальный патрон взорвался ослепительным зеленым сиянием. Деревья отбросили тени, скользящие по сугробам вслед за полетом зеленого огня. Затем патрон врезался в ствол бальзамического тополя, упал в снег и погас, испустив облако дыма.

Семь секунд прошли.

В глазах плавало остаточное изображение зеленого огненного шара; куда бы она ни посмотрела, сияние оказывалось там, словно призрак.

Когда он успел обезоружить ее и отскочить?

– Вивиан, – сказал Говард, вновь загораживая собой лес. – Это было глупо.

У нее закружилась голова.

– Сигнальный патрон рикошетом опалил бы тебя. Другое дело, попади ты мне в голову с расстояния в тридцать ярдов. Вот тогда можно было бы говорить об успехе.

Сунув сигнальный пистолет в задний карман джинсов, Говард оперся руками о дерево и подался вперед, его дыхание на ее лице, ее колени уткнулись в его шерстяную рубашку. Впервые она смотрела ему в глаза со столь близкого расстояния. Будто стояла на льду и заглядывала в бездну – пронизанную светом в июле, темную зимой, подо льдом и полуночным солнцем.

– Знаешь, что я думаю? – негромко поинтересовался он. – Раз ты без промедления направила в меня пистолет и нажала на спуск, возможно, тебе стоит попробовать это с чем-то, что обладает куда более разрушительной силой. Например, ружье. Тебе может понравиться.

Вивиан по-прежнему ощущала запах колких альдегидов, но он больше не обжигал ноздри. Стал чистым прохладным воздухом, стволами деревьев, темными от влаги, пробуждающимися из состояния глубокого покоя, талым снегом, безошибочно указывающим на то, что зима наконец закончилась.

Он снял ее с березы и поставил в снег.

– Ты должна вернуться в особняк.

– Ты убьешь его?

– А что бы ты сделала с человеком, лишившим тебя матери?

91

Обратный путь они проделали в молчании. Уже достаточно рассвело. Вивиан шагала с опущенной головой, погруженная в безнадежные мысли. Лишь изредка она слышала шорох снега или треск ветки, свидетельствовавшие о том, что он по-прежнему следует за ней.

Быстрым и точным движением Говард открыл никелированный браслет и с характерным звуком зубцов неплотно застегнул на ее правом запястье.

– Вивиан, я больше не стану тебя запирать. Идея с наручниками мне тоже не нравится, – пропустив цепь под винтовым поручнем лестницы, Говард застегнул на ней второй браслет, тоже с зазором, – но вряд ли ты посидишь смирно, если я попрошу, я прав?

– Я останусь, если ты отпустишь его.

Проверив фиксацию браслетов, он опустился на корточки и с уже знакомой ей тщательностью завязал шнурок на ее ботинке. После чего коснулся маленького кармашка на ее джинсах.

– Останешься здесь, со мной? – Не сводя с нее глаз, он выпрямился и провел холодным шершавым пальцем по засохшей полоске крови на ее щеке. – Это убьет его. Одна только мысль, что я могу коснуться тебя – просто коснуться, не причиняя боль, – невыносима ему. Даже более невыносима, чем твои крики. Я не сразу это понял.

– Крики были записанными?

– Да.

– Кто она?

– Не знаю, – отозвался Говард, – запись принадлежит не мне. – Он стоял очень прямо, глядя на нее сверху вниз, отмычка исчезла в кулаке. Когда он снова заговорил, его голос вернул себе прежнюю безжизненность: – В любом случае я давно должен был сделать это. Гораздо больше страдания рыбе причиняет не рана от крючка, а страх.

Сделать – что?

– Постой… пожалуйста.

Он остановился в арочном проеме.

– Я бы заставила его вспомнить ее лицо. Сделала бы так, чтобы он его уже не забыл. А то, что останется от него, бросила бы волкам. Вот что я бы сделала с человеком, лишившим меня матери. – Говоря это, Вивиан смотрела Говарду в глаза. – Но он мой муж.

– Ты любишь его.

– Я давала клятвы.

– Так ты любишь его? – мягко спросил Говард.

Вивиан отвернулась.

* * *

Время близилось к полудню, но просачивающийся в щели между досок свет соответствовал поздним сумеркам. Вероятно, скоро пойдет снег.

Когда она уставала стоять, то опускалась на пол. Когда уставала держать руки над головой – поднималась на ноги. Говард дважды проходил под окном, его шаги замирали вдали; один раз мелькнул в арочном проеме, неся то, что могло быть только картиной, упакованной в пузырчатую пленку.

* * *

Он все не возвращался.

Если бы это был какой-нибудь фильм или роман, то главный герой непременно нашел бы выход из сложившейся ситуации. Уже пора. Самое время. Но жизнь по сценарию не работает. В жизни все идет по другому пути – вниз, в темноту. Летит к чертям с крутого обрыва. Кроме того, она не была уверена, что Дэн – главный герой.

Тогда кто? Говард?

Вивиан в очередной раз постаралась вытащить руки из браслетов – тянула, пока слезы не обожгли глаза. Кисти опухли и побагровели, а в бороздах, оставленных браслетами, выступила кровь. Мы не задумываемся о том, что в нас есть сосуды, пока они не начинают кровоточить. Интересно, кожа может лопнуть? Как тюбик с краской, на который наступили.

Вивиан снова потянула. Теперь ее руки были в конце темного туннеля и стремительно отдалялись. Неужели она грохнется в обморок? Когда она в последний раз ела или спала? От одной мысли о еде ее затошнило.

Дыши, просто дыши.

Постепенно темнота отступила, железнодорожный туннель исчез. Левая рука почти проскользнула сквозь браслет, не хватало совсем чуть-чуть. У нее были тонкие кисти, но браслеты оказались у́же; Вивиан продолжит тянуть, пока не повредит себе что-то.

Она перевела взгляд на большой палец.

Вполне вероятно, что кисть высвободится, если сделать с ним… что-то. Но ведь это будет больно. Не может не быть больно. Пальцы – не глупые червяки, у которых отсутствуют болевые рецепторы. Что, если она