не нападать на эти штаты, пока они сами не инициируют нападение, содержало завуалированную угрозу. Сьюард убедил Линкольна вычеркнуть фрагмент «пока вы первые не нападете на него» и смягчить тон некоторых других фраз. Он также написал заключительную часть речи, в которой апеллировал к историческому патриотизму южан. А избранный президент добавил пассаж о том, что, если «на каких-либо территориях» враждебность к Соединенным Штатам окажется «сильной и будет разделяться большинством населения, препятствующим достойным жителям этих территорий занимать государственные должности», он «временно» приостановит деятельность правительственных органов. Что еще более важно, Браунинг убедил Линкольна убрать угрозу востребовать обратно федеральную собственность, поэтому окончательный вариант речи содержал лишь обещание «удержать, занять и владеть» такой собственностью и «собирать пошлины и налоги»[556].

Такие фразы тем не менее оставались двусмысленными. Как именно надлежало взимать пошлины? С кораблей, находившихся в открытом море? Не было ли это признаком «насилия»? Как правительство могло «удержать, занять и владеть» собственностью, бывшей под контролем сил Конфедерации? Единственной остававшейся под контролем Союза собственностью были два отдаленных форта на архипелаге Флорида-Кис, форт Пикенс на острове в устье залива Пенсакола и форт Самтер на острове в гавани Чарлстона. На заре сецессии именно форт Самтер являлся символом государственности, который правительство Конфедерации не могло терпеть «в своем доме», если оно желало получить признание мировых держав. Хотел ли Линкольн использовать силу для защиты форта Самтер? Двусмысленность была преднамеренной: стремясь не спровоцировать противников, Линкольн и Сьюард скрывали то, что они мягко стелили лишь для того, чтобы было жестко спать.

В заключительной части речи, выверенной и улучшенной по сравнению с вариантом Сьюарда, напротив, не было ни капли двусмысленности. «Мне жаль заканчивать речь, — сказал Линкольн. — Мы не враги, а друзья. И врагами мы стать не должны. Хотя страсти нагнетаются, они не должны разрушить нашу привязанность. Волнительные воспоминания, нити которых тянутся от каждого поля битвы и каждой могилы патриота Соединенных Штатов к каждому сердцу и к каждому дому на нашей обширной земле, сольются в хор благословляющих Союз ангелов, которые живут во всех нас».

Современники услышали в инаугурационной речи то, что хотели или ожидали услышать. Республиканцы в массе своей были удовлетворены ее «твердостью» в сочетании с «умеренностью». Конфедераты и сочувствующие им заклеймили ее как «объявление войны». Сторонники Дугласа на Севере и «условные» юнионисты на Юге образовали ту целевую аудиторию, внимание которой больше всего и надеялся привлечь Линкольн. Эти круги отреагировали противоречиво, но в целом обнадеживающе. «Я на его стороне», — сказал Дуглас. Влиятельные представители Теннесси оценили «умеренность и консерватизм» речи, а сенатор от Северной Каролины Джон Гилмер (тот самый, который отказался войти в кабинет Линкольна) одобрил первый шаг нового президента. «Что же еще могли услышать или же пожелать все трезвомыслящие южане?» — прокомментировал Гилмер[557].

Своей инаугурационной речью Линкольн рассчитывал обуздать страсти и получить время для организации работы своей администрации, доказать свои миролюбивые намерения и заронить мысль о добровольной реорганизации Юга. Но когда новый президент прибыл в Белый дом наутро после инаугурации, его ожидал удар. На столе лежала депеша, подписанная майором Робертом Андерсоном, командующим гарнизона форта Самтер. Андерсон сообщал, что припасов осталось лишь на несколько недель. Время стремительно таяло.

III

Форт Самтер был расположен на искусственном гранитном острове в четырех милях от центра Чарлстона, около входа в гавань. Кирпичные стены форта, 40 футов высотой и 8—12 — толщиной, были рассчитаны на установку 146 крупнокалиберных орудий. Этот недавно построенный форт, будь он укомплектован 650 солдатами, мог остановить любое соединение кораблей, пытающееся проникнуть в гавань или покинуть ее. Но в начале декабря 1860 года форт Самтер был пуст, если не считать рабочих, заканчивавших отделку его внутренних помещений. Большая часть из 80 солдат федерального гарнизона в Чарлстоне находилась в форте Молтри — устаревшем сооружении в миле от Самтера, на легкодоступном как с материка, так и с моря острове. Каролинцы полагали, что им удастся овладеть Самтером, Молтри и прочими федеральными объектами в Чарлстоне без особых трудностей. Еще перед сецессией чиновники Южной Каролины начали осаждать администрацию Бьюкенена подобными просьбами. После объявления независимости Южная Каролина послала эмиссаров в Вашингтон для переговоров о передаче форта и арсенала. Такое намерение было поддержано сотнями ополченцев в Чарлстоне, поклявшихся вышвырнуть янки, если те не уйдут добром.

Справедливости ради надо сказать, что в форте Молтри командовал не янки. Майор Роберт Андерсон был уроженцем Кентукки, бывшим рабовладельцем, сочувствовавшим делу Юга, но остававшимся лояльным государству, которому он служил тридцать пять лет. Мучимый предчувствиями трагедии, Андерсон прежде всего хотел избежать войны, которая разделила бы напополам его семью, штат и страну. Однако он знал, что, если войне и суждено начаться, она разразится как раз там, где стоял его гарнизон. Горячие головы из Каролины рвались в бой — если бы они напали на форт, честь и долг офицера вынудили бы его сопротивляться. Был бы обстрелян флаг, пролилась бы кровь, и войну уже нельзя было бы остановить.

Подобно Андерсону, президент Бьюкенен искренне желал остановить катастрофу, по крайней мере до тех пор, пока он не оставит пост 4 марта. Одним из способов предотвратить схватку был бы вывод гарнизона. Хотя Бьюкенена вынуждали к этому шагу три южанина в его кабинете, президент на это не пошел. Вместо этого он 10 декабря обещал конгрессменам от Южной Каролины не посылать Андерсону подкрепление, о котором тот просил. Взамен южнокаролинцы обещали не атаковать гарнизон, пока шли переговоры о передаче форта. Представители Каролины также поняли, что Бьюкенен согласился ни при каких условиях не менять дислокацию вооруженных сил в Чарлстоне[558].

Пока Бьюкенен колебался, Андерсон действовал. Расценив противоречивые приказы военного министерства как предоставление свободы действий, он решил перевести свой отряд из непригодного для защиты Молтри в хорошо укрепленный Самтер, чтобы отразить возможное нападение. 26 декабря, как только стемнело, Андерсон искусно совершил этот маневр. Для него это было попыткой сохранить мир, но наутро Андерсон проснулся героем Севера, одернувшим зарвавшихся каролинцев, и изгоем Юга, назвавшего захват Самтера нарушением обещаний Бьюкенена. «Сегодня вы самый популярный человек в стране», — писал один житель Чикаго, обращаясь к Андерсону. Леверетт Солтонстолл из Бостона превозносил Андерсона как «единственного честного человека» в стране. «Пока вы удерживаете форт Самтер, я не беспокоюсь за наш благородный, славный Союз». И наоборот, Charleston Mercury обвинила Андерсона в «вопиющем вероломстве», послужившем поводом к гражданской войне, а Джефферсон Дэвис кинулся в Белый дом, чтобы отчитать «опозоренного» президента[559].

Встревоженный Бьюкенен под нажимом южан готов был отдать приказ гарнизону