всех, однако весит он почти в два раза больше, чем София. Что будет, если они переведут «Стеллу Марис» на более выгодную орбиту? И насколько трудно сделать это дистанционно – при управлении с поверхности планеты? Можно ли перепрограммировать двигатель катера так, чтобы выжать из остатков топлива больше мощности?

Полученный через несколько часов результат был столь же ясен, сколько и предсказуем: закон Мерфи[79] сохранял свою силу и на Ракхате. Самые выгодные для землян оценки попадали разве что в область неопределенности. При попутном ветре, при минимальном весе катера, при нахождении за пультом управления Софии все равно следовало перевести «Стеллу Марис» на более низкую орбиту.

– Можно, конечно, все это обсудить с Д. У., когда он проснется, но едва ли это что-то даст. – Джимми прислонился головой к стене и вытянул перед собой длинные ноги. – Астероид летает, как свинья, а не как птичка. Отправить его на дно потенциальной ямы не составит никакого труда.

– И тогда Ракхат ждет участь динозавров? – Энн обхватила руками колени и припала к ним подбородком. – Ничего хорошего. Перспектива не стоит трудов.

– Каких динозавров? – спросил Эмилио, впервые нарушив молчание.

– Считается, что вымирание динозавров лучше всего объясняется падением на Землю огромного астероида, – сказала Энн. – Он изменил климат, истребил высших потребителей в пищевой цепи.

Эмилио поднял руку.

– Конечно. Это всем известно. Простите, но я совсем не вслушивался в разговор. То есть вы хотите сказать, что, если «Стелла Марис» упадет на Ракхат, она погубит планету?

– Нет. Ситуация не настолько трагична, – проговорил Джордж. – Выходя на орбиту, мы погасили существенную часть скорости астероида. Если наш корабль упадет в океан, он не вызовет существенного ущерба. Возникнет приливная волна, однако она не сможет погубить всю экосистему.

– Сомневаюсь, что с нашей стороны этично рисковать даже приливной волной, – негромко проговорил Эмилио.

– Нас всего семеро. Против населения всего океанского побережья.

– К тому же я не уверен, что нам удастся найти более выгодную для нас орбиту, даже рискуя падением в океан, – проговорил Джимми. – Может быть, и удастся, но, скорее всего, мы попадем в очень узкий орбитальный коридор.

– Итак, мальчишки и девчонки, мне очень жаль, но при восьми шансах против одного, мы крепко вляпались. – Джордж потер ладонями лицо и, пожав плечами, принялся сохранять свои вычисления, чтобы потом показать их Д. У. – Можно еще отправить радиограмму домой, однако они получат наше сообщение только через четыре года, еще два или три года уйдет на комплектование корабля, еще семнадцать лет уйдет на дорогу сюда. – Младшие из нас еще могут увидеть дом. Хотя бы что-то.

– Все же какое-то пространство для маневра у нас еще есть, так что положение могло быть и еще хуже, – деловым тоном произнес Джимми, взяв в руки перечни припасов и оборудования, составленные для Джорджа и Д. У. перед последним полетом на планету с астероида. – Мы рассчитывали иметь годовой запас продовольствия и привезли сюда все оборудование, которое в принципе может потребоваться нам. В списке Марка есть семена. Мы можем выжить на местной еде, но если мы сумеем разбить здесь садик, который не смоет этот бесконечный дождь, то у нас появится и собственная еда. На мой взгляд, мы справимся.

Джордж вдруг выпрямился:

– А знаете, у нас есть возможность изготовить необходимое топливо. Мы же совершенно уверены в том, что Поющие разбираются в химии, так? – проговорил он, оглянувшись по сторонам. – Возможно, мы сумеем что-то придумать после того, как познакомимся с ними.

Это предположение действительно давало надежду. Джимми и Энн переглянулись между собой и дружно посмотрели на Джорджа, словно бы получившего отсрочку исполнения смертного приговора. Он уже снова погрузился в работу, разыскивая файлы, касающиеся компонентов топлива.

– А сколько может без обслуживания проработать труба Уолвертона? – спросила Энн у Джорджа.

Он посмотрел на нее:

– Она настроена так, чтобы быть самоподдерживающейся, однако, по грубой оценке, за год мы потеряем примерно двадцать процентов растений. Марку лучше знать. Теперь нас всего семеро, так что потребность в кислороде тоже уменьшилась. Если мы сможем изготовить топливо хотя бы на один полет вверх, тогда Марк или я сможем слетать туда и привести все в порядок перед тем, как забирать всех вас отсюда. Кроме того, как мне теперь кажется, мы можем заменить часть земных растений местными. – Он заметно приободрился. Теперь у миссии появилась надежда на спасение.

– А до тех пор, – с умеренным оптимизмом проговорил Джимми, – мы можем пользоваться оборудованием «Стеллы Марис». В нашем распоряжении остается бортовой компьютер и радиопередатчики.

Он посмотрел на Сандоса, практически молчавшего во время всего обсуждения.

Эмилио погрузился в собственные размышления, однако все-таки следил за ходом разговора, хотя и пропускал мимо ушей результаты расчетов. Вдруг, поежившись, он сосредоточился.

– На мой взгляд, миссия не претерпела ущерба. Мы явились сюда, чтобы учиться, и по-прежнему можем отсылать на Землю результаты своих трудов.

Его лицо вроде бы улыбалось, но глаза оставались невозмутимыми.

– Как ты сказал, все, что нам нужно, и все, кто нам дорог, находятся здесь.

– Да и веточки эти не настолько уж плохи, – решительным тоном проговорила Энн. – Я даже могу полюбить их.

– И потом, – произнес Джордж, – возможно, я все-таки вытащил кролика из этой шляпы.

* * *

СОФИЯ МЕНДЕС ПРОБУДИЛАСЬ часов через двенадцать в состоянии полной дезориентации. По какой-то причине ей снился Пуэрто-Рико, который она опознала скорее по ласковому воздуху, чем по каким-то географическим признакам. Сон наполняла музыка, и она спросила: «Не влетит ли кому-то за песни?» Но Алан Пейс ответил ей: «Нет, если ты принесешь цветы», – что не лезло ни в какие ворота даже во сне.

Когда она открыла глаза, ей пришлось потратить несколько мгновений на то, чтобы сообразить, где и почему находится, после чего все мышцы и суставы дружным хором начали укорять ее за все горести, перенесенные ими за последние два дня. Лежа не шевелясь, ощущая боль более остро, чем было вчера утром в лесу, она попыталась понять, почему ей приснился именно Пуэрто-Рико. Неподалеку кто-то варил sofrito, и она ощущала землистый запах бобов. Музыка также была настоящей, ее транслировали удаленно из библиотеки «Стеллы Марис». Она вспомнила, что руна не было дома и они могли без опасений слушать музыку. Она села, двигаясь с бесконечной осторожностью, и вздрогнула, когда сидевший рядом Джимми Куинн объявил:

– Спящая красавица пробудилась!

Первым в помещение заглянул Д. У., уставившийся на нее с открытым ртом.

– Уж и не думал, что доживу до сегодняшнего дня, но вы, Мендес, выглядите как пятнадцать миль плохой дороги. Как вы себя чувствуете?

– Еще хуже, – ответила она, – а как Марк?

– Окровавлен, но несгибаем, – отозвался с террасы Марк. – Так что не в состоянии войти внутрь и пожелать вам доброго утра, мадемуазель.

– Боже, дитя мое, восхищена твоим мочевым пузырем, – вступила в разговор Энн. – Позволь мне проводить тебя на ближайший речной бережок. Ты можешь идти или надо пригласить частное такси мистера Куинна, чтобы он подбросил тебя?

София нерешительно спустила ноги с невысокой походной постели и задержалась в этой позе на несколько минут, чтобы голова перестала кружиться. Джимми поднялся на ноги и, наклонившись, подал ей руку, которой она воспользовалась.

– Похоже, что я еще раз побывала в авиакатастрофе, – проговорила она, искренне не понимая, как можно рассыпаться на отдельные части, ничего, в сущности, не сломав. Полусогнувшись она сделала несколько неловких шагов, застонала, рассмеялась и тут же пожалела об этом, ощутив острую боль в груди. – Это ужасно.

Явился Джордж. В качестве ветерана многих проигранных сражений с принципиально неподвижными, таких как, скажем, планеты, объектами он с пониманием оценил ее неловкую походку и проинформировал:

– Хуже всего бывает на третий день.

Согнувшись в пояснице, словно старуха, она остановилась и пристально посмотрела на доброхота:

– И за какой день прикажете мне считать сегодняшний – за второй или за третий?

Он сочувственно усмехнулся:

– Завтрашний день покажет.

София возвела к небу глаза, должно быть, оставшиеся единственной частью тела, которой она могла