Гриш. Потому что мы мне важнее. И важно, чтобы мы оба получали удовольствие от жизни. У меня уже есть все, чего я действительно хотела. Так что это не жертва, даже не думай. Осознанный выбор взрослого человека. Вот и все.

Он не выглядел обрадованным. И она постаралась улыбнуться как можно более искренне. Пусть не думает, что в чем-то там виноват перед ней.

— Ты еще о себе заявишь, — пообещал он ей.

— Разумеется! — уверенно ответила Яра. — И вообще я тут подумала: если всех хороших специалистов переманят в Москву да Питер, то кто здесь красоту наводить станет? И потом, может быть пришло время открыть что-то свое и ни от кого не зависеть? У них там, знаешь, тоже свои рамки и ограничения есть. А еще я решила, может, все-таки купим дачу? Давно хотела попробовать себя в ландшафтном дизайне.

— Это что за зверь?

— Ландшафтный дизайн есть проектирование фрагментов архитектурно-ландшафтной среды в целях их наилучшего приспособления к потребностям человека, — отчиталась Яра. — Не переживай, будет красиво.

— Да не сомневаюсь… А можно там будет прудик? — вдруг отчего-то смущенно поинтересовался Гриша. — И рыбки такие… Мы тут с Майей мультик смотрели… Блин, забыл, как называются…

— Они плавали по кругу? — улыбнулась Яра.

— Ага! Точно!

— Рыбки кои. Это карпы, Гриш.

— О, здорово. Вот, карпы.

— И за что ты хочешь обречь несчастных созданий на мучения?

— С чего это?

— Прекрати, я еще помню твоих золотых рыбок. Всех. Поименно…

— С тех пор я повзрослел и нынче ращу целого ребенка. Уж с парой рыбок точно справлюсь.

— Значит, проверим.

— Яр… Яр, прости меня. Прости, что не смог ничего придумать.

— Все хорошо. Правда, Гриш, даже не вздумай. А знаешь что. А давайте все вместе залезем под одеяло и посмотрим какой-нибудь мультик. Как тебе идея?

— Отлично.

И они обнялись. И это было все, что ей сейчас было действительно нужно.

Эпилог

И больше, может быть, мне не о чем молить ...Ты сладко спишь, а я шепчу тебе родная:Спасибо за день, спасибо за ночь,Спасибо за сына и за дочь,Спасибо за то, что средь боли и зла,Наш тесный мирок ты сберегла.

Время свито в кольцо, и дочь наша, верю, Также склонит лицо, как над колыбелью ты,И кто-то в свой черед ей тихо пропоет:Ты сладко спишь, а я шепчу тебе родная...

М. Боярский - Спасибо родная

двадцать пять лет спустя

Яра проснулась. Полежала немного, не открывая глаз, прислушиваясь к звукам нового дня. Вокруг было тихо. Она потянулась, разминая затекшую за ночь спину. Улыбнулась сама себе. Порой это было забавно, понимать, что ты постарела. Как же так? Вот же только порхала словно бабочка…

Впрочем, время, сдерживаемое ведьмовской кровью, пока что щадило ее лицо, и лишь едва посеребрило волосы, и в свои шестьдесят лет она еще вполне могла притворяться, что ей не больше пятидесяти. Только вот не хотелось. Яра любила свой возраст и относилась к нему с уважением и полным принятием. Она не потратила зря ни одного дня после тридцати лет. Так зачем же делать вид, что этих дней не было?

Яра зевнула, открыла глаза, откинула одеяло, коснулась голыми ступнями деревянного пола их дачного дома. В доме было тепло, а значит, Гриша встал заранее и пошаманил с отоплением. Он прекрасно знал, что она терпеть не может просыпаться в холоде.

Она подошла к окну, выглянула в него и увидела мужа. Он лежал на шезлонге на веранде и смотрел на небольшой пруд, в котором плавали карпы. Из окна этого не было видно, но Яра знала, что в воде то и дело мелькали их золотистые, красные, белые и черные спинки. Неспешное кружение рыб успокаивало. И пока Гриша наблюдал за карпами, она позволила себе немного понаблюдать за ним. В последние годы она все чаще ловила себя на том, что любуется им: сильно постаревшим, но таким родным. И это любование приносило ей ощущения тихого счастья и нежности.

Спустя пятнадцать минут она оделась, умылась и причесалась, и спустилась вниз, на кухню. Поставила чайник, стала ждать, когда закипит, и пока ждала, принялась рассматривать магниты на холодильнике. Вся его дверца была усеяна фотографиями из мест, где они бывали. Эти магниты переехали сюда, когда закончилось место на холодильнике дома. И еще на магнитной доске в коридоре. Все стены в их квартире и здесь, на даче, были увешаны рамками с фото, перемежавшимися с ее картинами. Дома на полках пухли фотоальбомы. Яре нравилось их листать. А в кабинете стояли папки с вырезками из журналов, где упоминалось ее имя. И там, и тут то и дело попадались вещи, которые Яра везла из путешествий, чтобы потом использовать в быту или в интерьере. И за каждой фотографией, за каждой вещью, за каждым журнальным листом был спрятан момент. Именно моменты и воспоминания коллекционировала Яра, и если на душе становилось пасмурно, перебирала их словно четки и понимала: все было не зря, все было правильно.

Одна из фотографий, расположенных по центру дверцы на холодильнике, выделялась размером. На ней были запечатлены они с Гришей, Майя и их сын — Егор. Яре потребовалось восемь лет, чтобы снова решиться родить. И она считала, что это было одним из самых верных решений в ее жизни.

Чайник закипел. Яра налила кофе себе и Грише, насыпала в привезенную с Алтая керамическую розетку в виде черепашки горсть орехов, к которым в последние годы пристрастился ее муж, составила все на поднос, обулась и вышла на веранду.

— Привет, — улыбнулся ей Гриша.

Она поставила поднос на стоящий тут же столик и улеглась рядом с ним на его шезлонг. Лечь пришлось боком. Несмотря на седые волосы, и на морщины, и