Каюр сидел в углу и чинил одежду, Гринберг с полковником лежали с опухшими от долгого сна бездумными лицами. Горчаков варил кашу на печке, сам рассматривал меховые, из оленьих шкур, стенки балка и вспоминал зимние работы в тундре. У них были такие же передвижные балки-будочки на нартах, в которые впрягали оленей. Вдвоем за день строили такую будку. Сначала каркас из реек, потом мелкими гвоздями крепили оленьи шкуры, сверху обтягивали парусиной. Внутри – рабочий столик, съемные нары, печку крепили к полу. Месяцами так жили и работали. Здесь все было так же, только без откидного столика.

Ели, держа миски в руках. Пурга шарахалась по стенкам, трясла настойчиво легкое жилище.

– Весело будет, если не найдет Ефим оленей! До ближайшего лагеря километров семь? Правильно, Леонид Григорич? – Полковник был крупный, с барскими замашками, говорил приятным низким голосом.

– Найдет, он вожака привязывает на длинную веревку, – Гринберг сосредоточенно скреб кашу со стенки миски и неуступчиво, если не сказать строго, поглядывал на полковника. – Опаздывать начинаем, Василий Степанович.

– Так и пурги такой еще не было! Чует мое сердце, сорвем все сроки… – полковник зацепил ложкой густой каши и подмигнул Горчакову. – Надо вам, Леонид Григорич, школу молодого зэка пройти, а то посадят, а вы простейших вещей не знаете! Вот, например, подходит к вам блатной… нет, не подходит, а подзывает вас наглючими зенками из-под козырька своей вонючей кепки…

– Василий Степанович, вы человек, конечно, знающий и смелый, воевали, я против вас… что и говорить, но сейчас вопрос о другом, если можно, давайте серьезно!

– Вы, Леня, крайне наивный человек! Управление послало нас в эту идиотскую экспедицию, не потому что она нужна, а потому что где-то, на такой же никому не нужной дороге паровоз не вытянул в горку. Почему не вытянул – разбираться не стали, какой-нибудь тупорылый эмвэдэшный мудак с большими погонами указал, что уклон виноват. И тут же по всем управлениям пошел приказ – проверить и выпрямить уклоны! И наше управление, хотя они отлично знают, что у нас тут не может быть никаких уклонов, кинулось реагировать! Прямо в феврале месяце! Вот и все! Вы меня простите, что я так подробно, но меня беспокоит ваш трудовой энтузиазм.

По виду полковника не очень понятно было, серьезно ли то, что он говорит. Он повернулся к Горчакову:

– Георгий Николаич, будьте любезны, чайку плесните покрепче! В нашей проект-шарашке все это отлично понимали, поэтому и послали проверять уклоны таких, как мы! Меня, например, потому что я самый бестолковый в конторе! Какой я, в жопу, проектировщик?! Я там по блату состою, за взятку! И теодолит, который я для вас получал, нерабочий. Неотюстирован он, это мне завхоз сказал, когда выдавал. А вы им пытаетесь что-то померить! Вы же не геодезист, Леня. Вот, кстати, Георгий Николаевич, он может проверить этот прибор. Ну, что вы молчите все время, зека Горчаков? У вас в личном деле написано, что вы работали геодезистом! Проверьте теодолит, и пусть он успокоится, наконец!

Полковник нарочно громко отхлебнул чай и поставил кружку на край нар:

– У нас с вами совсем другие задачи, Леонид Григорьевич! Отличная компания составилась, жратвы отвалили, целый месяц сроку дали… месяца полтора спокойно можем валять тут дурака. Ни колючки, ни вертухаев! Еще и поохотимся, бог даст!

– Если не будем мерить, нас отдадут под суд! За срыв производственного задания! Разве не глупо! – Гринберг смотрел растерянно.

– Так вы и не будьте дураком, пишите что-нибудь, ведите бумажки, отчет составьте, как положено. Ваша задача, чтоб бумаг было много, чтоб основательно доложить – на нашей стройке с земляными уклонами на трассе все в порядке… – полковник опять отхлебнул чай, прислушиваясь к тому, что делалось снаружи, – дорога на всем нашем участке идет вдоль Турухана – тут не может быть никаких уклонов, согласны?

– Это не совсем так, – не согласился Гринберг, – мы должны мерить!

– О-о-о! Вы, похоже, верите, что тут пойдут паровозы? – полковник уперся ехидным взглядом в юного начальника.

– Василий Степанович, опять вы… Я изыскатель, у меня задание… – Гринберг давно уже доел кашу и все держал в руках пустую миску.

Полковник забрал ее и отдал Горчакову.

– Леня, дорогой, тут все туфта! Вы же видели эти первые пятнадцать километров от Ермаково! Ленточки разрезали, ура покричали, шапки в воздух, в Москву рапóрт: проложены первые километры по нехоженой тайге! Вы думаете, они не знают, что это за километры? Замерзли болота, сверху и положили! И ни один проектировщик никогда не посмеет сказать правду.

– Я не согласен! Болота засыпáли, я сам видел! – уперся Гринберг.

Полковник прямо счастливо рассмеялся и закурил папиросу.

– Правильно! Мешками с песком! Вот уж где туфта! Бросят сто мешков в болото, а бригадир с нарядчиком закрывают тысячу! И всем это болото, как мать родная! Бригадникам зачеты закрывают за ударную работу, начальству премии, генералам звезды! Ура! Через пару лет эти мешки сгниют, песок растечется, и ваша железная дорога в болото уйдет! Тогда, конечно, уклон!

– Что вы предлагаете?

– Я предлагаю?! – поразился полковник.

Гринберг все смотрел недовольно.

– Я скажу, но вам, Леня, опять не понравится, то есть как человеку умному понравится, конечно, но как, уж простите, ссыкливому не по душе будет. Если хотите, запишите: собрать весь гуталин в СССР и засунуть в жопу главному Гуталинщику![92] Не торопясь, в день баночки по три! Так, чтоб через неделю у него изо рта его черное нутро полезло! – глаза полковника были уже не добрыми, но слегка нервными. – Тогда и не надо будет строить мудацких, никому не нужных железных дорог, а нам с вами в этих краях корячиться! Нашлось бы нам какое-нибудь достойное дело, как вы думаете, Леня?! Я, к примеру, неплохой пилот! С завязанными глазами на любую машину сяду и подниму ее в небо!

Гринберг поморщился недовольно и осторожно покосился на молчаливого каюра Гусева.

– Боитесь?! Боится наш начальник, смотрите, Георгий Николаевич! – улыбался полковник.

– Пойдемте на свежий воздух покурим, Василий Степанович, – Горчаков надел шапку, взял из-под себя бушлат и открыл дверь.

За плотным молодым сосняком дуло не так сильно и даже снег был всего по колено. Каюр хорошо выбрал место. Горчаков встал за балок, вскоре вышел и Кошкин, поднимая ворот бушлата и оценивая разгулявшуюся непогоду.

– Ох, не люблю я этих… ведь он же умный человек… – забухтел, отворачиваясь от вьюги, полковник. – Мог бы хоть здесь не нести этой чуши! Он ведь и правда мерить хочет! Что вы все время отмалчиваетесь, Георгий Николаевич? Проверьте вы этот теодолит хренов… – у полковника погасла папироса, и он достал спички.