Память о величайшем из зол породила огромный поток мемуаров, свидетельств уцелевших, расследований военных преступлений. И поскольку множество людей сочли своим моральным долгом рассказать нам об этом ужасе, мы можем читать и читать эти страницы, пока не закружится голова и к горлу не подкатит тошнота. По своим огромным масштабам, непреклонной решимости, бесчеловечной жестокости истребление евреев является тягчайшим злодеянием, которое отторгает наш разум — безвинных, ничего не понимающих, еще на что-то надеющихся людей как скот вели на убой. Судебные материалы и мемуары помогают нам приблизиться к пониманию сущности зла. Почему был геноцид? Почему люди могли убивать и убивали с такой беспощадностью? Никто не способен исчерпывающе ответить на эти вопросы, но ключ к ответу у меня, кажется, есть. Изучив и сам процесс, и его участников, можно понять, как развивался геноцид и как мотивировали свои действия его исполнители. Как и в других случаях, мы будем оценивать каждую фазу этого процесса как часть логической цепи последовательных эскалаций, либо спланированных заранее, либо связанных друг с другом в упорядоченной прогрессии. Можно также предположить, что никакого плана не было изначально, а эскалация развивалась под воздействием внешних непредвиденных факторов. Я снова обращаюсь к методологии поэтапного и раздельного анализа всего процесса, идентифицируя в нем План А, План Б, План В и так далее. Объект моего изучения — разработчики и исполнители геноцида, я также попытаюсь проанализировать их меняющуюся мотивацию на каждой стадии этого процесса.

МОТИВАЦИЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

При анализе ситуации бросаются в глаза две контрастные предпосылки, из которых можно сделать первоначальные общие выводы. Во-первых, обреченных на смерть уничтожали в строгом соответствии с бесчеловечной идеологией: очищение немецкой расы и рейха. Эта мысль неотвязно преследовала нацистскую элиту. В книге «Фашисты» я подчеркивал, что с самого начала нацизм развивался как экстремистский проект нации-государства (крайний национализм плюс крайний этатизм). В этой главе мы рассмотрим, как с 1933 по 1941 г. этот проект эволюционировал в идеологию массовых убийств во имя «расовой гигиены».

Проект потребовал исполнителей, причем в массовых масштабах и во всех государственных структурах: эвтаназии в больницах, айнзацгруппы в тылу, подразделения Ваффен-СС и вермахта на фронте, сотни ликвидированных гетто, пять лагерей смерти и еще свыше 1000 концентрационных лагерей, трагические «марши смерти», персонал и его руководители, транспорт и снабжение. Большинство исполнителей (хотя и не все) были немцами. Их общее число неизвестно, хотя Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996: 168) называет приблизительную цифру в 330 тысяч человек. На долю каждого профессионального палача приходилось таким образом 65 убитых. Это были массовые и постоянные экзекуции, к которым были привлечены тысячи людей, вначале слабо или никак не связанных с нацизмом. Обычные люди при необычных обстоятельствах становятся убийцами (тезис 8).

В главе 1 дано перечисление таких мотивов. Фанатичные убийцы были заражены предрассудками, свойственными всей Германии. Заурядные бюргеры были кровавыми антисемитами, пишет Гольдхаген (Goldhagen, 1996), нацистам даже не приходилось натравливать их на евреев. Такими же были и обычные украинцы, предполагает Сэбрин (Sabrin,1991: 242). Остальные тоже вполне обычные люди были вынуждены делать то, что делали их коллеги из организаций, которые мы описали выше. Попытка остаться непричастным могла быть сурово наказана вплоть до увольнения из рядов организации. Люди убивали, потому что их вынуждали убивать, утверждает Кристофер Браунинг (Browning, 1993), ссылаясь на случай 101-го полицейского батальона, приданного для усиления айнзацгруппе. Р. Б. Бирн (Finkelstein & Birn, 1998: 98-100) подтверждает мнение коллеги: «исполнителями казней были вполне нормальные люди, знающие разницу между добром и злом», «обычные мужчины и женщины, такие же, которых можно найти в любой стране» и которые «могут совершать величайшие преступления в истории». Бирн подытоживает: «…и это есть самая сенсационная правда об исполнителях “окончательного решения”». Это могли быть убийцы из ненависти, убийцы по долгу службы, убийцы «за компанию». Это могли быть и функционеры бюрократического аппарата. Их причастность к геноциду мотивировалась не идеологическим или институциональным принуждением, а рутинной работой государственного механизма, что очень точно подметила Ханна Арендт (Arendt, 1965) в своем определении «банальности зла», воплощенного в кабинетных убийцах. И наконец, убивать можно ради карьеры или просто чтобы иметь надежную работу в трудное военное время. Другая категория — это хладнокровные прагматики, мародеры, убивавшие в целях личного обогащения — это убийцы ради наживы. В чистом виде такие типы встретить трудно, исполнителями двигали смешанные мотивы, меняющиеся применительно к обстоятельствам.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ НАЦИЗМА

Исполнителей геноцида нам следует рассматривать в меняющемся историческом и социальном контексте эпохи, их собственной карьеры и биографии. Определив базовые составляющие нацизма, можно будет понять и разнообразие мотиваций. Исполнители были детьми своей эпохи — они прошли через Первую мировую, Веймарскую республику, нацистскую Германию, Вторую мировую войну. Нацистские представления об образе врага могли быть политическими, расовыми, антисемитскими. В зависимости от обстоятельств они могли меняться. Ганс Моммзен (Mommsen, 1991, 1997), Мартин Бросцат (Broszat, 1981) и другие исследователи про следили последовательность кумулятивной радикализации нацистского движения в 1933–1941 гг. Разберем, какое влияние это оказало на исполнителей.

Напомним также, что массовые казни начались далеко не сразу. Усиление кровавых репрессий шло по нарастающей в течение всего периода нацистского правления — единичные убийства, убийства десятков, потом сотен, потом тысяч людей… В 1930-е гг. граждане погибали в массовых уличных столкновениях, и число жертв постоянно росло. Людей уничтожали в учреждениях, где понятие смерти было привычным — в больницах и тюрьмах, и это были убийства по долгу службы, а не в приступе ярости. В 19401941 гг. массовые убийства переместились на поля сражений и были обусловлены логикой и законами войны. И лишь начиная с 1942 г. уничтожение людей стало институализированной практикой, резко отличной от убийств, узаконенных юридическими нормами или традицией. Впоследствии пролитие крови потребовало еще большей жестокости от исполнителей, да и сами они успели пройти к тому времени хорошую практику и закалку. Мы не должны впадать в ошибку теории демократии и считать, что глобальные результаты являются прямым продуктом личностной мотивации или идеологии отдельных лиц. Это наивная социология. Массовые движения опираются на институты власти, где идеология определенных людей в какой-то момент становится главенствующей. Лидеры, активисты и простые обыватели, ставшие случайно или осознанно исполнителями государственного проекта, могут иметь разные ресурсы власти и разные мотивы действий. Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996) явно заблуждается, утверждая, что немцы всегда были приверженцами истребительного антисемитизма. Критику этого положения мы находим у Финкельштейна и Бирн, а также у Поля (Finkelstein & Bim, 1998; Pohl, 1997). До 80-х гг. XIX века в