семейным застольем не приходилось. И вечером, сидя вместе возле камина, и глядя на огонь одинаково пустыми взглядами, они долго молчали, думая каждый о своих потерях.

Де Бар, словно четки, перебирал длинными белыми пальцами края рукавов непривычной светской одежды. Он часто вздыхал, отказался от Анжуйского вина, которое прежде очень любил, и явно не сразу собрался с духом, прежде чем заговорить растянутыми, задумчивыми фразами.

– Мне стало горько жить, Виоланта… Горько, потому что переоценивать свою жизнь оказалось крайне тяжело. Никогда этим не занимайся. Особенно на склоне лет… Я вот взялся и теперь опустел… Прежние планы и чаяния развеялись, а новые – так туманны… Это в юности хорошо мечталось. Юность тщеславна и горда. Жизнь она признает только как подвиг, с блеском славы, с деяниями вместо дела, которые непременно должны иметь приставку «великие». Всё остальное – уже неудача. Даже служение Богу. Чтобы стать деянием, оно тоже требовало суеты… Но вот теперь я получил и громкий титул, и власть, позволяющую ВЕРШИТЬ, но нет больше юности, способной принять всё это с должной радостью. Как нет и самой радости… Когда теряешь близких и осознаешь это как самое большое горе, начинаешь хвататься за любую соломинку, которая может дать тебе в этой жизни хоть какую-то опору… И я стал много думать, Виоланта… И никогда еще не был настолько священником, как теперь.

В глазах де Бара мелко задрожали две алые искорки – отблеск каминного огня на зарождающихся слезах. В последнее время епископ стал замечать за собой излишнюю чувствительность, с которой никак не мог совладать. Но здесь, в присутствии все понимающей племянницы, слёзы не было нужды прятать и можно было даже не стыдиться.

– Воистину, многие печали и многие знания связаны неразрывно. Когда служишь великому так долго, как служил я, пусть даже и в мирской суете, волей-неволей приходишь к желанию послужить истинно, без учета чьих бы то ни было амбиций… особенно своих… Я так хорошо знаю этот свет, дорогая, что давно перестал сомневаться и прикидывать, где – выгода, а где – пустое занятие… Ты, кстати, заметила – как я разделил? Выгоду и пустое занятие поставил полюсами друг к другу. То есть то, что не выгодно, обязательно пусто… Но как научиться понимать, в чем истинная выгода? Раньше ответ был для меня очевиден: влияние, может быть – деньги, и, наконец, власть, как конечная цель. Но теперь это как-то само собой опустело. Требуется новое наполнение, а к нему… то ли я не готов, то ли боюсь оказаться сосудом слишком мелким. Но зато с пугающей ясностью понимаю: как только тебе начинают ДАВАТЬ, готовься за это заплатить…

Мадам Иоланда посмотрела на дядю – не шутит ли?

– Разве мало вы заплатили?

– Мало… Говоря по совести, я еще и не платил.

Де Бар с силой потер переносицу. Разговор предстоял серьезный, слезам сейчас не место.

Он сразу предупредил племянницу, что приехал не с праздным визитом. Но именно теперь, прежде чем приступить к главному, так хотелось, чтобы она поняла…

– Цена, назначенная мне, будет объявлена, когда я определюсь с тем даром, которого так жаждал когда-то, и который теперь получил. Вы ведь знаете, Виоланта, что бывший соратник и друг фон Юлих предъявил права на мое наследство. Возможно, война с ним и есть то испытание, в которое заложена эта будущая цена. Я могу проиграть тяжбу и остаться ни с чем, могу выиграть, и в один прекрасный, самый беззаботный день своей новой жизни дождусь, наконец, «оценщика», который обязательно придет по мою душу… Как ни крути, всё плохо для человека ЖЕЛАЮЩЕГО. Вот я и подумал – а что, если не желать?

Герцог замолчал, не отрывая глаз от огня в камине. Его тонкие пальцы наконец обрели покой, а голос, которым он произнес последние слова, не был больше ни тихим, ни тоскующим. Это был голос человека, задавшего вопрос только для того, чтобы тут же произнести на него ответ. Ответ давно продуманный, очень важный и не имеющий альтернативы.

– Что вы хотите этим сказать, дядя? – настороженно спросила мадам Иоланда.

Герцог перевёл на неё просветлённый взор.

– Прежде всего, я решил прекратить давнюю вражду меду родом де Бар и Карлом Лотарингским, – заявил он так, словно не было ничего проще.

– Ну-у… это прекрасно, – пробормотала герцогиня, не видя пока никакой связи между долгим началом разговора и этим неожиданным заявлением. – Вам потребуется моя помощь?

– Совсем нет. Или – нет, не совсем… Разница тут, честно говоря, не велика. Я уверен, что прекрасно справлюсь с этой задачей и сам, а ваша помощь приложится потом сама собой.

Мадам Иоланда вежливо удивилась.

– Зная его светлость, не могу не спросить: каким же образом?

– Через сватовство.

Де Бар вытянул руку и, сверкнув герцогским перстнем, слегка похлопал племянницу по ладони.

– Дорогая моя, уж в чем в чем, а в этом я толк знаю, не правда ли?

Герцогиня печально наклонила голову.

– Я всю жизнь буду вам благодарна.

– Вот и Карлу для одной из его дочерей я намерен предложить такой брачный союз, за который он не только о вражде забудет, но и поможет мне выиграть тяжбу у фон Юлиха. Я ведь догадываюсь, что отчасти весь этот процесс – его рук дело.

Мадам Иоланда отрицательно покачала головой.

– Герцог давно уже поклялся, что не выдаст дочерей за французов.

– За этого выдаст, потому что свататься я намерен от имени вашего сына Рене, которому хочу передать все права на герцогство де Бар.

Взгляд герцогини замер.

В её голове словно запрыгал солнечный зайчик, перескакивая от мысли к мысли и освещая их по-новому.

Герцогство для её Рене!

О Господи, да мыслимо ли такое?!

Герцогство, сразу ставящее Рене вровень с самыми влиятельными людьми королевства! Плюс к этому – расчет, который строил на юноше Карл Лотарингский, готовя его к служению в тайном ордене! Плюс к тому – возможность обрести владетельные права в Лотарингских землях, где росли Жанна и Клод! И очень существенная военная поддержка, которую её мальчик теперь сможет оказать дофину, случись в том нужда!

А нужда случится обязательно, в этом сомнений не было…

Да, ничего не скажешь, против подобного союза ни одной стороне не возразить – тут дядя верно рассчитал. Герцог де Бар – это уже не просто второй сын герцога Анжуйского, это зять, выгодный во всех отношениях!

Герцогиня едва не зажала себе рот рукой.

Выгода!

Дядюшка только что говорил о ней и, вероятно, неспроста! Он мог измениться, мог перестать желать и