Наконец василевс подошел к магическомеханической двери, открыть которую мог только член семьи. Вот почему правитель никогда не переставал думать о возможном воскрешении Сирама: как еще объяснить исчезновение тела его сына, если он сам, лично, закрыл мавзолей после ухода скульптора?

Василевс сжал в кулаке светящуюся сферу, и она тут же погасла. Он перешагнул порог, взмахом руки закрыл за собой дверь и ступил в полумрак. Взгляд его был прикован к золотисто-желтому кругу, образованному тринадцатью саркофагами в глубине погребального зала. Никогда еще за сто шестьдесят два года сердце правителя не билось так быстро. Сирама нигде не было видно, но Сирам, наверное, находится где-то здесь, в темноте, очень близко, так близко…

Василевс спустился по лестнице, с каждым шагом шепча имя сына все громче и громче. Когда он достиг центра круга, образованного саркофагами, в которых так долго спали его любимые дети, он почти кричал. Он поворачивался из стороны в сторону, всматриваясь в каждый укромный уголок комнаты, ища того, кто посмел спрятать от него сына.

Казалось, тринадцать светящихся саркофагов завертелись вокруг него каруселью: двенадцать заняты, один пуст, двенадцать заняты, один пуст. Внезапно василевс не выдержал. Он вскинул руки над головой, и из его раскрытых ладоней вырвалась вспышка света, озаряя погребальный зал, так что стали видны все до последнего лепные элементы декора.

Кроме василевса, в зале никого не было.

Правитель медленно опустил руки. Столб света опал, и теперь лишь слабое сияние искрилось над ладонями василевса. Его разум только что сыграл с ним чрезвычайно жестокую шутку. Старик опустился на пол и упал на бок, подтянув колени к груди, чувствуя себя сломленным, уничтоженным. Вокруг него в саркофагах все еще покоились его двенадцать детей. Их безмятежные лица отражались в хрустальных крышках. Никогда еще василевсу так сильно не хотелось к ним присоединиться.

Увы, он проклял амазонок, убивших его наследников, и теперь не мог умереть.

– Что это за жуткая вонища? До чего грязные улицы!

– Хватит строить из себя чистоплюйку, Пирра: сколько раз мы с тобой спускались на первый уровень вместе с Ластом?

– Да, но я успела забыть, как здесь отвратительно.

Ластианакс слушал препирательства Петрокла и Пирры вполуха. Он правил своей слишком длинной черепахой, осторожно направляя ее по узким каналам первого уровня. Ему продали полностью экипированный экземпляр: к передней части панциря были приклеены волшебные прожекторы, освещавшие стоячую воду и утопающие в нечистотах улицы. Свет будил бродяг, спящих прямо на земле.

В отличие от верхних уровней, на первом даже глубокой ночью кипела жизнь. Крысы с визгом выскакивали из куч мусора; тут и там у входов в башни стояли подозрительного вида личности, жующие смолу из синего лотоса; по набережной прогуливались публичные девки.

– Следовало подождать до завтра, – уже в который раз повторила Пирра.

– Никто не посмеет напасть на трех магов, – ответил Ластианакс, сворачивая в узкий мрачный канал.

– На двух с половиной магов, – поправила его Пирра.

– Мое уязвленное самолюбие машет тебе ручкой, – фыркнул Петрокл.

– Успокойтесь, мы на месте, – сказал Ластианакс, резко натягивая поводья.

Во мраке он чуть не промахнулся мимо небольшой двери в стене башни, примыкавшей вплотную к каналу. Висевший на цепочке череп, заменявший вывеску, встретил посетителей зубастой улыбкой. В свете прожекторов его гладкая макушка поблескивала, как перламутр.

– Мило, – прокомментировал Петрокл.

Ластианакс спрыгнул на скользкие ступеньки, ведущие к двери. Он взялся за прикрепленную к двери человеческую бедренную кость, которая служила вместо звонка, и постучал. Палатес, несомненно, с восторгом добавил бы этот «молоток» в свою коллекцию. Секунды шли, за дверью все было тихо.

– Ну вот, я же говорила, следовало подождать до завтра, никто не откроет нам в столь поздний час, – недовольно проворчала Пирра.

Очевидно, она испытывала огромное облегчение из-за того, что их постигла неудача.

– Кто-то идет, – сказал Ластианакс.

Еще через мгновение дверь открылась, и появился худой как щепка бальзамировщик, казавшийся еще бледнее в свете прожекторов.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнул он. – Мастер Ластианакс с друзьями! Ах, вы чуть-чуть разминулись с эпархом, позавчера он отправился в Колумбарий, – добавил он извиняющимся тоном, словно его посетители только и мечтали о возможности увидеть труп. – Вы ко мне с заказом?

– С вопросами, – ответил Ластианакс. – Извините, что беспокоим вас в такой час. Можно нам войти?

Бальзамировщик озадаченно приподнял бровь и отступил в сторону, пропуская их в темный коридор, ведущий в его берлогу. Ластианакс заранее приготовился к царившему в комнате зловонию и уже несколько минут дышал ртом. У Пирры и Петрокла не было такой подготовки: они позеленели, когда витавшие в помещении запахи достигли их ноздрей.

В глубине комнаты стояли прислоненные к стене четыре искусно сделанных гроба, готовые принять своих будущих обитателей.

Бальзамировщик вприпрыжку устремился к ним и стал нежно поглаживать полированные деревянные крышки гробов своими тонкими пальцами.

– Учитывая современные тенденции, я решил заранее подготовиться ко все возрастающему спросу на похороны министров… Вот ваш гроб, мастер Ластианакс! Я же говорил, что он будет очень элегантным, не так ли?

Ластианакс кашлянул.

– Благодарю за… э-э-э… столь внимательное отношение, но я пришел не для того, чтобы заказывать похороны.

Разочарованный бальзамировщик подошел к операционному столу, на котором стояло с полдюжины погребальных урн, заполненных специальным раствором. Очевидно, в них вскоре должны были разложить несколько жизненно важных органов, лежавших в большом тазу. Бальзамировщик схватил бесформенную массу – долю легкого – и погрузил в первый сосуд.

– Так чем же я могу вам помочь?

– Ой, мне сейчас станет дурно, – простонала Пирра, сжимая руку зеленого, как весенняя листва, Петрокла.

– Во время моего последнего визита несколько месяцев назад, я прочитал слово «лемур» на одной из вон тех банок, – сказал Ластианакс, поворачиваясь к полкам с банками, заполненными желтыми кусками плоти. – Что оно означает?

Бальзамировщик замер, не донеся печень во вторую урну.

– Ах, это.

Он внезапно погрустнел.

Пирра выпустила руку Петрокла и встала рядом с Ластианаксом, демонстративно зажав нос двумя пальцами.

– Это очень важно, – настойчиво прогнусавила она.

Бальзамировщик уронил печень обратно в таз и вытер руки о фартук, покрытый пятнами, о происхождении которых Ластианакс предпочитал не задумываться.