И тут до Кати дошло, кого все время ей напоминала служанка —Вильяма. Тот тоже пытался предупреждать все ее желания и никогда не упускалвозможности прикоснуться к ней. От ошеломительной догадки внутри все сжалось,Катя в упор посмотрела на Ксану и пробормотала:

— Что с тобой?

Служанка не сразу поняла смысл вопроса, с минуту она молчаулыбалась, просто глядела на хозяйку. А потом вздохнула и, отводя взгляд, стихим смехом сказала:

— Как же долго вы не понимали.

Катя хотела подняться, но Ксана нежно положила руку ей наплечо и проведя пальцами по шее, прошептала:

— Вы так ревновали к Лайонелу и видели во мне тольковрага...

Девушке хотелось убрать от себя руку, ласкающую ее шею, ноей было ужасно неловко, поэтому она продолжала сидеть, во все глаза глядя наслужанку.

— Вы спрашиваете, нравится ли мне Анжелика. — Ксана чутьнаклонилась вперед. — Когда-то давно от ее красоты у меня захватывало дух, ното же я могу сказать и о Лайонеле, он так неописуемо хорош собой. А выдругая... — Она приподняла прядь кудрявых рыжих волос и пропустила их сквозьпальцы. — Когда я вижу вас, мне кажется, мое сердце снова бьется. Да таксильно, можно задохнуться. И ваше безразличие ранит меня, как ни ранили бы дажесамые изощренные оскорбления от кого-то другого. Я видела, что совсем, совсемне нравлюсь вам и мне хотелось вас возненавидеть, но я не могла.

— Господи, — все, что сумела выдавить из себя Катя.Некоторое время, глядя на свои руки, сложенные на коленях, она молчала, пока еене поразила одна вещь.

— Но зачем ты взяла туалетную воду Лайонела? Я думала, тыфанатично влюблена в него!

Служанка пожала плечами.

— Хотела привлечь ваше внимание. Вы совсем не замечалименя...

— О-о-о... А Лайонел, он знает, что ты... — Катя запнулась исконфуженно умолкла.

Ксана засмеялась, став при этом совсем юной. Круглолицая икурносая, не сказать, что красавица, но улыбка ее источала свет и тепло.

— Он страшно рассердился на меня, когда заметил с какимвожделением я смотрю на вас.

— Правда?

Та покачала головой.

— Он сказал, что вы принадлежите только ему и предупредил,что я вылечу отсюда, если посмею хотя бы намекнуть вам...

Катя все-таки поднялась и прошлась по комнате, разминаяноги. В мозгу крутилось: «Мне нравятся мужчины, мужчины, только мужчины, — нона язык слова не шли, точно заколдованные. — Она ведь ничего мне не предлагает?— Девушка покосилась на служанку, пытаясь оценить, насколько опасно подобноепризнание, и решила: — Подумаешь, она совсем ничего от меня не ждет». Ивсе-таки ее одолевали сомнения. Кто признается в чувствах без надежды на ответ?

Ксана ждала, а Катя стояла к ней полубоком, устремив взглядна постель. Пока до нее не дошло, что худшего предмета для созерцания выбратьбыло невозможно. Ведь Ксана могла воспринять это как ее попытку подумать надвозможностью отношений. Девушка резко опустила глаза и пробормотала:

— Очень неожиданно...

— Простите, если напугала вас, — тихо промолвила Ксана.

Они долго молчали. Чтобы заполнить неловкую паузу, Катяспросила:

— Так было всегда, ну... твой интерес к девушкам?

Ксана улыбнулась.

— Нет, боюсь, за человеческую жизнь мало что можно понять итем более познать.

От последнего слова у Кати побежал холодок по спине, но онане подала виду.

— Когда я впервые увидела тебя в новогоднюю ночь, ты была одетатак... так вульгарно.

— Да. — Служанка беспечно тряхнула заплетенными в косуволосами. — Лайонел хотел подшутить над госпожой Тьеполо.

— Вильям сказал мне в тот раз, что иногда ты и Лайонел...

— Спим? — прямо уточнила Ксана.

Катя стесненно кивнула, а та, нисколько не смутившись,признала:

— Бывало. — И тут же приблизившись, взяла ее руку в своиладони. — Не нужно ревновать его ко мне. Иначе придется ревновать и к другим.То, что интересно кому-то и считается пикантным в мире людей, в нашем миресовсем обыденно. Возможно, Лайонел был прав, уберегая вас от хаоса и разврата,царящего среди вампиров. Но он не мог не понимать, что однажды наш мирпредстанет перед вами без прикрас и вам будет слишком страшно, слишкомотвратительно, если никто не потрудится открывать занавес постепенно.

«Неужто она собирается стать моим гидом в мир разврата?» —промелькнуло у Кати.

В дверь раздался стук, та приоткрылись и показалась головаВильяма.

Катя отскочила от Ксаны как ошпаренная, чем немало изумиламолодого человека. Тот, одетый в идеально отглаженный черный костюм, прошел в комнатуи, глядя то на нее, то на служанку, поинтересовался:

— У вас все нормально?

— Да, — не глядя на него, солгала Катя. — Я готова. Идем?

Уже сидя в машине, которая мчалась по трассе Петербург — Таллиннв загородный дом Анжелики Тьеполо, Вильям заметил:

— Ты подозрительно молчалива. Что случилось?

— Ничего. — Катя отвернулась к окну, глядя на полосузеленеющего леса. Не хотелось ни о чем говорить, да и не знала она, каксказать. Мир был полон такого, чего она не понимала и не хотела понимать. Исейчас, при мысли, что однажды, возможно скоро, от скуки ли, в отчаянии отсвоего бессмертия или еще по какой причине, ей захочется чего-то доселенеизведанного, ее обуял ужас. Многое, конечно, приходилось видеть потелевизору, о многом читать в книгах, но когда липко-мерзкая грань оказаласьвдруг не по ту сторону экрана и даже не на бумажных и электронных страницах,устойчивая земля как будто покачнулась, а во рту появился неприятно-сладковатыйпривкус.

Катя из-под ресниц посмотрела на спокойное красивое лицоВильяма и где-то, может, на душе или в том месте, где она прежде была, сталоспокойнее. Среди всей этой грязи, он единственный сохранил чистоту. Волнауважения и теплоты к нему прошлась от живота к груди.

Она не успела отвернуться, он поймал ее взгляд и сказал:

— Я люблю, когда ты улыбаешься.

«А может, я заблуждаюсь? — мелькнуло у нее. — Он так мил, ана долю красивых юношей всегда выпадает больше соблазнов».

— Вильям, — осторожно начала она, — ты был когда-нибудь,м-м... сразу с двумя девушками?

Во взгляде изумрудных глаз промелькнуло удивление, молодойчеловек хмыкнул.

— Ты меня с кем-то путаешь.

Всякие сомнения на его счет испарились, она с облегчениемвздохнула. Если у него не было никогда даже двух девушек, явно самое безобидноеиз возможного многообразия, то о чем-то большем и говорить не стоило.