Была бы она счастливее?

Ей снова вспомнились записки Франчески. «Я белая ворона. Я пятое колесо, тринадцатая фея, вечная незваная гостья».

Нет, не факт. Но, может быть, некоторые вещи оказались бы… легче? Все те дни, когда Бетти лежала в темноте, когда нельзя было впустить ни капли света, все ночи, когда она бродила по дому, безумные вечеринки, переходившие все границы. И все это время он находился совсем рядом, этот Рикард Мильд, — летом он был всего в нескольких километрах от Люккебу. Только теперь она поняла, к чему нужно было наряжаться. Бетти пыталась уговорить Рикарда Мильда взять ее к себе. Сколько раз она побывала в Гудхаммаре в детстве? Сколько раз Бетти умоляла, просила и унижалась, прежде чем махнуть рукой?

— Почему же ты ничего мне не рассказала, Бетти? Почему просто не сказала все, как есть?

— Потому что это не сделало бы тебя счастливее. Я пыталась, солнышко. Но он, к сожалению, оказался самым обычным мужчиной.

Собрил не смог заглушить чувства — в душе теснились потерянность, горе и что-то еще, что она не могла назвать словами.

Перед ней открылся центр Юрсхольма — торговая улица с маленькими бутиками. По размеру она была не больше, чем площадь в Гюльспонге, однако на этом сходство кончалось. Здесь не было ни одного закрытого магазина, ни одной разбитой витрины. Чарли прошла мимо цветочного с изысканными осенними композициями, секонд-хенда, где продавались эксклюзивные сумочки, и книжного, с витрины которого смотрели классики в плотных переплетах. Сесилии понадобится не меньше часа, чтобы прочесть записки Франчески. Насколько хорошо она знает своего мужа? Может быть, ей обо всем известно?

Перейдя наискосок небольшую площадь, Чарли зашла в кафе, обещавшее райское наслаждение тем, кто избегает сахара, глютена и лактозы. Заказав себе большой латте, она уселась за единственный свободный столик. На зеленых стенах красовался узор из красных свеколок. В помещении сидели исключительно женщины, по большей части беседовавшие по-английски. Их голоса слились для Чарли в некое фоновое бормотание, пока она пыталась осмыслить то, что узнала. Она была не из тех брошенных детей, которые мечтают о воссоединении с папой. Одной Бетти ей было более чем достаточно. Но теперь Бетти умерла.

Когда прошло пятьдесят минут, Чарли встала и двинулась назад.

Сесилия сидела на диване, держа в руках копии записок своей сестры. Ни ее матери, ни дочери не было видно. На столике перед ней стоял полупустой бокал с жидкостью, напоминающей виски.

— Даже не знаю, что и сказать, — проговорила Сесилия. — Не знаю. Я просто… в шоке.

— Понимаю, — кивнула Чарли.

Она пыталась считать выражение лица Сесилии. Игра? Неужели та сама не подозревала своего мужа?

— Она собиралась призвать Хенрика к ответу, — продолжала Чарли. — В общем, ты сама читала. Если это так, то твой муж — последний человек, видевший твою сестру живой.

— Ничего не понимаю, — возмутилась Сесилия. — Не понимаю, на что ты намекаешь. Мой муж никогда… я хочу сказать, он не… он не из таких, он никогда бы…

— Похоже, он последний видел твою сестру живой, — повторила Чарли.

— Где ты это взяла? — спросила Сесилия, показывая ей листы.

— Я работаю в полиции, — ответила Чарли, словно это что-то объясняло.

— Так что, следствие снова открыли, не сообщив нам об этом? — произнесла Сесилия, глядя на нее скептически.

Ясное дело, она не дура.

— Это долгая история, — ответила Чарли.

— Могу себе представить, — ответила Сесилия. — Прекрасно могу себе представить.

Вид у нее был сердитый, словно все написанное в записках ее сестры — вина Чарли. Она бросила взгляд внутрь дома.

— Мне кажется, тебе лучше уйти. Если тебя интересуют деньги, то мы это решим. Мы рассчитывали на то, что ты появишься.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Чарли. — Я ведь даже не подозревала, что он мой папа.

— Ты уверена, что не знала? — резко переспросила Сесилия.

— Не понимаю, к чему ты ведешь.

— Может быть, ты извлекла все это на свет, чтобы получить больше денег, чем тебе положено по праву.

— Оставьте себе свои деньги.

Чарли поднялась.

— Чего же ты хочешь, Чарлин? — спросила Фредрика, беззвучно появившаяся на пороге.

— Справедливости, — ответила Чарли. — Я хочу знать, что случилось с Франческой и Полем Бергманом.

— Что-то я совсем не понимаю, о чем ты, — проговорила Фредрика.

— Мама, оставь нас в покое, — сказала ей Сесилия. — Выйди, я сказала!

Фредрика задом вышла из комнаты и захлопнула за собой двойные двери.

Сесилия снова обернулась к Чарли.

— Думаю, ты должна оставить в покое все то, к чему, как тебе кажется, пришла. Наша семья достаточно настрадалась. Никому не станет лучше от того, что все это снова взбаламутится.

— Мне станет лучше, — заявила Чарли, глядя прямо в светлые глаза Сесилии. — Я не из тех, кто закрашивает пятна сырости, оставив все гнить под слоем краски.

— Меня мало интересует, что ты за личность. Сообщи мне свои банковские реквизиты, и мы переведем твою долю наследства.

— Как я уже говорила, я пришла не за этим, — ответила Чарли. — Мне нужно поговорить с твоим мужем, когда он вернется.

— Не думаю, что ему будет интересно беседовать с тобой, — ответила Сесилия.

— Тогда я пришлю вместо себя кого-нибудь из коллег.

Чарли прекрасно понимала, что ступила на тонкий лед. Сесилия легко могла проверить и убедиться, что дело по-прежнему закрыто. Для Чарли это могло означать массу новых неприятностей, но сейчас ее это не волновало.

Сесилия вышла за ней в прихожую.

— Она моя сестра, — сказал она, когда Чарли уже выходила в дверь. — Я любила ее. Мы были очень разные, часто ссорились, но она была моя сестра.

«И моя, — подумала Чарли. — Она и моя сестра».

— Попроси своего мужа позвонить мне, когда он вернется, — проговорила она вслух. — Мой номер у вас есть.

Ей показалось, что квартира простояла заброшенной несколько месяцев. После длительного отсутствия у Чарли часто возникало это чувство, но сейчас оно было сильнее, чем когда-либо. Запах казался незнакомым, она не узнавала мебель и вещи, будто они принадлежали другому человеку. Возможно, потому, что она оказалась не той, кем себя считала. В свое время она приняла за данность, что ее папа — просто какой-то случайный вертопрах, а он на самом деле… да, кто он на самом деле?

— Он бессердечный, — услышала она голос Бетти. — А зачем нам с тобой ничтожный бессердечный мужчина? Мы и без него прекрасно обходились.