Мэган отказывалась в это поверить. На нее накатилась странная ностальгия, странная, потому что подобного никогда раньше не случалось. Никогда раньше она еще не сидела в пабе в кругу всей семьи. Но ей это понравилось. Очень понравилось.

– Какие у тебя планы? – спросила она у Рори. Тот поморщился.

– Хочу искупить свою вину, – ответил он.

– Что? – Она ожидала куда более прозаический ответ.

– Хочу искупить свою вину. Наверстать упущенное. Хочу расчистить мамин дом и снова сделать его красивым. Хочу, наконец, стать взрослым.

Все понимающе закивали, но было ясно: никто так и не понял, что он хотел сказать.

– Как поживает Тиа? – спросил он у отца. Его вопрос заставил всех сидевших за столом внутренне содрогнуться.

– Отлично поживает, – ответил Колин и слегка покраснел. – Правда, отлично.

– Она захочет увидеться со мной, как ты думаешь?

У Мэган перехватило дыхание. Подумать только! Рори был не из тех, кто говорит о своих искренних намерениях. Насколько она могла судить, он вообще ни о чем серьезном не думал. И вот теперь он прямым текстом заявляет такие вещи.

– О господи, конечно, – ответил Колин. – Да, она будет рада. Я точно знаю. Я всегда говорил ей о тебе только хорошее. Мы с ней…

Рори кивнул.

– Это хорошо, – сказал он. – Она приедет на похороны?

– Приедет, – ответил Колин. – Надеюсь, что приедет. Особенно если узнает, что ты тоже там будешь.

Рори снова кивнул, поставил стакан с водой, огляделся по сторонам и сказал:

– Простите меня. Честное слово, простите. За все. Если бы не я, все было бы по-другому.

– Что? – одновременно воскликнули Бет и Мэган.

– Я был жуткий эгоист, – произнес Рори. – Когда мы перешли в среднюю школу, я совсем забросил Риза. Оставил его одного наедине со всеми его проблемами. Обычно он сидел снаружи перед дверью моей спальни и просто слушал, что я делаю. Я знал, что он там, но никогда не приглашал его войти. Никогда не брал играть со своими друзьями. Не пускал его в свою жизнь. Как будто выбросил его на свалку. Понимаете? Как девчонку, которая мне наскучила. – Рори весь как-то сник и вздохнул. – Он покончил с собой из-за меня. Пора наконец это признать и перестать прятать голову в песок. – Он пожал плечами. – Вот он – я. Ваше здоровье!

Он поднял стакан с водой, и все тоже подняли бокалы, и это был самый странный тост из всех, что Мэган когда-либо слышала.

– Это не твоя вина. Ты ни в чем не виноват, – сказала она, скорее для того, чтобы разрядить обстановку, нежели чтобы признать правду.

– Нет, – возразил Рори. – Все-таки моя.

Мэган и Бет переглянулись.

– У меня было время, чтобы все хорошенько обдумать, – продолжил Рори. – И я знаю, что прав.

– Это моя вина, – поправил его Колин таким тоном, как будто хотел помочь ему избавиться от тяжкого бремени.

– Нет, – возразила Бетан, ее голос дрогнул. – Это моя вина.

Свинцовое небо осветила вспышка молнии. Следом прогрохотал раскат грома.

– По отдельности никто из нас не виноват, – заявила Мэган, оглядев родственников. – Это наша общая вина.

О, Джим, я никак не могу вылечить этот чертов кашель. Честное слово, я ощущаю себя совершенной старухой, как будто всего за несколько недель состарилась на десяток лет. Плюс к тому я все худею и худею. Это просто заколдованный круг – я слишком слаба, чтобы есть, а потом я слабею еще больше, потому что не ем. Надеюсь, тебя обрадует, что я наконец записалась к врачу. Я уже смирилась с мыслью, что эта женщина будет исследовать мой пищевод. Почти смирилась. Так что проект «Съезди к нему в гости» пока пришлось притормозить. И, если честно, Джим, мне сейчас не до секса. А ведь я такое говорю нечасто!

Я снова думала про Риза. В последние несколько месяцев я думала о нем больше, чем за предыдущие двадцать лет. Иногда у меня появляется такое ощущение, будто он вернулся в мой дом. Ты знаешь, как порой бывает с воспоминаниями – они плоские, как лист бумаги. Просто помнишь какой-то факт. Или момент. Но бывает, что воспоминание становится трехмерным, объемным, что оно наполнено запахами, прикосновениями, цветом. И тогда невольно задаешься вопросом: где это пряталось все это время? С тобой такое случается, Джим? Как ты знаешь, я храню так много вещей, потому что они несут в себе присущую им энергию, тень некоего воспоминания, которую отбрасывает каждая вещь. На днях я зашла в комнату Риза. (Я говорила тебе, что сохранила ее в том виде, в каком она была двадцать лет назад? Она совершенно не захламлена. Правда, странно? Возможно, у тебя найдется этому объяснение. Ты мастер выдвигать теории, Джим.) В общем, я вошла в нее, и он как будто был ТАМ! В той комнате. Раньше я ни разу никогда ничего подобного не чувствовала, а ведь, как ты знаешь, Джим, я человек с обостренным восприятием таких вещей. Странно, что раньше со мной такого не бывало. Но я поняла, что это не призрак, это его ДУХ, и тогда я поняла, что дух – это лишь другое обозначение памяти. Чем сильнее память, тем сильнее дух. Как бы мне ни хотелось верить, что дух живет как нечто отдельное от человека, я знаю, что это не так. Человеческий дух продолжает жить в наших умах и сердцах. И мне ТАК ПЕЧАЛЬНО, что все эти годы я отрицала его дух, потому что мне доставляла боль сама мысль о нем. Я как будто подавляла его дух. Держала его взаперти.

Но сегодня по какой-то причине я открыла ему объятия. Приняла его. Все воспоминания. Всю его силу. И он пришел ко мне, мой мальчик. Пришел со всеми вопросами и со всеми странностями. Я словно наяву ощутила запах его волос, увидела, как он сидит, сведя колени. Я ощутила его напряжение. Оно всегда было вокруг него, словно силовое поле. Я услышала его голос – ровный, монотонный. Он всегда так говорил. И я вспомнила – во всех деталях – день, когда он умер. Я была в его комнате. Он, прислонившись спиной к стене и поджав колени, сидел на кровати и ковырял сухую кожу на ладони. На руке у него были часы, большие пластиковые часы с кнопками. На другой руке – грязноватый напульсник. Я пылесосила. (Ха, ты только это представь! У меня был пол, который я могла пылесосить.) Он наблюдал за мной.

Сквозь челку, падавшую на глаза. Наблюдал, не сводя с меня бледно-голубых глаз. Помню, мне тогда подумалось, полюбит ли его кто-нибудь так, как любила его я? Сможет ли кто-то другой разглядеть в нем нечто особенное, притягательное? Согласись, что это ужасно. Мои остальные дети никогда не вызывали у меня подобных вопросов. Я знала: у них есть качества, которые наверняка привлекут к ним других людей. Но только не Риз. Только не он.

О господи, это было одновременно чудесно (ведь он был еще жив) и ужасно (я не любила его так, как надо). Потом это ощущение прошло. Лопнуло, словно мыльный пузырь. И я впервые серьезно задумалась о том, что произошло потом, что случилось в тот вечер. Джим, меня едва не стошнило, ты представляешь? Мне к горлу в буквальном смысле подкатил ком. Я попыталась не думать об этом. Но я хочу чуть позже вернуться в его комнату, может, даже завтра. Хочу снова войти в нее. Вдруг это ощущение повторится. Причем полностью, а не только краткий его миг, который я, словно вырванный из музыкальной пьесы такт, прокручивала в голове все эти годы. Я должна вспомнить все, от начала и до конца. И если, Джим, у меня получится, то я, конечно, все тебе расскажу. Мне хочется, чтобы ты это знал. И, по-моему, это самое главное. Самая суть. Как будто во мне застряла песчинка и обратила в песок все остальное. Но, как ты понимаешь, это отнюдь не жемчуг!