Джим, скажи честно, что ты думаешь? Это моя вина? Это я убила его? Или же любая мать на моем месте чувствовала бы себя точно так же? Я никак не могу прийти к окончательному выводу. Не могу. Я мечусь между раскаянием и яростью. Боже, что он пытался сделать со мной! С собственной матерью! Я не знаю, что мне думать, Джим. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему я старалась об этом не думать. Избегала говорить на эту тему. Мне лично понятно. Бог мой, страшно даже представить, что было бы, если бы я всю жизнь прожила с этим мерзким, этим тошнотворным ощущением ужаса? Пойми, я не просто потеряла сына, я потеряла себя как мать. Ибо что это за мать, если она воспитала сына, который хочет секса с собственной матерью? Это не сын, это чудовище.

Джим, ответь мне как можно скорее. Ты даже не представляешь, чего мне стоило написать тебе все это. Хочу услышать от тебя, что я поступила правильно. УМОЛЯЮ ТЕБЯ.

xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx

Спасибо, мой дорогой, спасибо. Ты такой чуткий, Джим, я бы даже сказала – эмоционально прозорливый. Не могу поверить, что раньше мне не приходили в голову параллели, которые теперь мне видятся буквально во всем. Они как нити, которые связывают все воедино. Именно в этом причина того, почему я так болезненно отреагировала на интрижку Бет и Билла, на то, что Колин ушел к Кайли. И да, еще тот мужчина, который изнасиловал мою мать, а потом лапал меня. Согласись, все это попахивает кровосмешением. Все это в некотором роде извращение. Знаешь, Джим, что самое печальное? Ужасно-ужасно печальное? После того дня я перестала обнимать своих детей. Я могла, например, пожать им руку, приобнять за плечо, но я никогда больше их не обнимала. Я всегда была готова отпрянуть. Бедняжка Бет, она пострадала больше всех.

К сожалению, любовь моя, я слишком устала и не могу печатать дальше. (Проклятый кашель. Антибиотики не действуют совершенно, я же боюсь даже подумать о том, что мне снова придется съездить в это жуткое место, набитое больными людьми, где эта женщина с руками мясника снова будет меня трогать.)

Я напишу тебе еще чуть позже, мой дорогой, а пока ты даже не представляешь себе, как мне помогают твои теплые, проникновенные, умные слова. Помогают буквально во всем.

Боже, как я люблю тебя.

хxxxxxxxxxxxxx

Боже, мой, Джим, не делай этого со мной, прошу тебя, мой дорогой. Ты нужен мне. У меня такое ощущение, что с меня содрали всю кожу и оставили лежать на песке. Последний раз ты писал мне неделю назад. Мне этого не вынести. Раньше ты никогда не делал таких перерывов. О господи, скажи, с тобой все порядке? Вдруг с тобой что-то случилось? У тебя неприятности? Одна я просто не выживу. Я открыла ящик Пандоры, мой дорогой, открыла ради тебя. Нет, я рада, что это сделала. Это должно было произойти. Но мне нелегко с этим справиться. Да и чувствую я себя тоже неважно. Не знаю даже, сумею ли я добраться до врача. Я едва ноги таскаю.

Прошу тебя, Джим, напиши мне. Хоть что-нибудь. Даже что-то плохое. УМОЛЯЮ.

хxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx

Так значит, все, Джим? Между нами все? Ты, наконец, устал от меня? О господи, я тебя не виню. У меня бы не повернулся язык. Ведь ты только взгляни на меня. Я уже целую неделю хожу в одном и том же. От меня плохо пахнет, Джим. Я точно это знаю. Пахнет болезнью, немытыми волосами, я истощена. Я на грани издыхания. Ты где???????

хxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx

Я больше не могу здесь находиться. Теперь, когда я снова впустила в него Риза, я ненавижу этот дом. Я устала, я замерзла, я грязная, и я еду к тебе. Я как-нибудь найду дорогу в Гейтсхед. Прошу тебя, жди меня там. Я не знаю, как жить дальше. Я уже одной ногой в могиле. Увидимся через несколько часов. Даже не пытайся меня остановить.

xxxxxxxxxxxxxxxxx

В страстную пятницу пришла жара, и на выходные в дом приехало еще больше народа. С Корфу прибыла Пандора – недавно разведенная и загоревшая до черноты. Софи и Мэдди. Лорна со своим новым мужем. Даже Бен. Дом был полон людей, тротуар перед ним был забит машинами. Был составлен график работ – кто и когда отправляет что-то на свалку, что-то – в благотворительные магазины. Муж Лорны, антиквар, ловко выискивал среди хлама стоящие вещи. Пандора и Мэган возглавляли команду уборщиц, в которую также входили Молли, Мэдди, Софи и Рори. Бетан расположилась в кресле и перебирала коробки с разными мелочами, выискивая те из них, что можно было оставить на память. Бен сминал картонные коробки и складывал в стопки, чтобы потом сдать в макулатуру. Каждый вечер все, не переодевая грязной одежды, садились за огромный кухонный стол, открывали бутылку дешевого вина, ели бутерброды с сыром, купленным в деревенской сырной лавке. Бен играл на гитаре. Молли переключила внимание с Рори на Бена. Они болтали, сплетничали, смеялись и плакали. Такой замечательной Пасхи Мэган не могла припомнить.

Когда же все было закончено, Бен, Мэдди, Лорна и ее муж вернулись на работу, Софи – в колледж, а у Пандоры были дела в Лондоне. К вечеру понедельника в доме снова остались лишь пятеро.

И к вечеру понедельника коридор был наконец свободен, лестница – свободна, гостиная – свободна, комнаты, которые когда-то составляли половину дома Колина, – тоже свободны. Ковры скатали в трубки и убрали. Под ними обнаружился красивый, чистый паркет. Старые абажуры сняли и выбросили и вместо них лампы временно накрыли колпаками из белой бумаги. Шторы сняли и сожгли, окна отмыли с уксусом, белую краску освежили отбеливателем. Два старых дивана в гостиной временно накрыли белыми покрывалами, два ореховых шкафчика отполировали до блеска, что можно было – привели в божеский вид, остальное – выбросили.

Мэган прошла через весь дом, Молли – следом за ней. Этот дом не имел никакого отношения к тому месту, в котором она выросла. Этот был безмолвен и пуст. Спокойный и элегантный. Комнаты, освобожденные от залежей хлама – всех этих мешков, ящиков и коробок, – казались просто огромными. Полки, некогда заваленные всякой ерундой, этническими безделушками, бумажками, сломанными будильниками и многолетней давности приглашениями, были пусты. Лишившись дешевых, купленных на блошином рынке панно и картин, обрамленных рамками фотографий, вырванных из журналов плакатов, приклеенных скотчем или прикнопленных, стены смотрелись пустыми и необъятными. Лестница казалась слишком широкой, а лившийся в окна свет – чересчур ярким. Шагая по дому, Мэган поняла, что даже до ужасных событий пасхи 1991 года этот дом был хранилищем всех потаенных дум и душевных терзаний Лорелеи. Как она призналась Джиму из Гейтсхеда, ей всегда хотелось дать своим детям детство, которого была лишена сама. Детство без темных секретов. Без гнева и обид. И даже когда Риз растоптал их отношения матери и сына, когда перевернул ее мир с ног на голову, она уже была на пути к краху своих надежд. Шаг за шагом. Минута за минутой. Не будь этим разрушителем Риз, им стал бы кто-то или что-то еще. Потому что ее мир рухнул задолго до этого дня. Еще до того, как на свет появились ее собственные дети.