* * *

Вечер.

Сизый, уютный, с длинными тенями, протянувшимися по траве от людей, лошадей, деревьев…

Леонид смотрел во все глаза.

И на солнечную полоску, которая пряталась за горизонтом.

И на облака.

И даже на первые выглянувшие звезды.

Завтра он их уже не увидит. Но это ведь не важно! Ни для звезд, ни для солнца, ни для облаков. Да и для него – тоже.

Они все – будут. И Русина будет. А чем придется заплатить? Нет, это как раз Леонида не интересовало. Важен был результат.

Тишина.

И опять тишина.

И наконец…

Едут?

Да, едут…

Неспешно, но ходко так…

Леонид уже поднял руку. Уже ухнул совой, предупреждая о появлении врага. Уже получил отзыв.

Уже…

И тут…

Леонид сначала даже не понял, что происходит. Просто дико похолодало. Ему показалось, что это он струсил, и мужчина даже оскорбиться успел. Это что такое?

Да он боевой офицер!

Он что – с нервов мерзнуть начал?! Вот еще бред какой!

А потом Леонид действительно испугался. Потому что раздавшийся волчий вой шел словно бы отовсюду – и ниоткуда.

Он накатывался со всех сторон, он проникал под черепную коробку, он ввинчивался в уши… и какие-то у волков были особенно жуткие голоса. Обычно это звучит красиво. Конечно, кто понимает.

А тут…

Жуть жуткая.

И мороз бежит по хребту, и сразу как-то самому бежать хочется… наперегонки с морозом.

Вой приближался, накатывал волнами, он был чудовищным по своей силе. Он ошеломлял.

И, судя по всему, не только Леонида.

– Командир!!!

Сделать Алешке выговор за нарушение тишины Леня не успел. Потому что увидел сам – и остолбенел.

Он считал это сказками.

Глупостями.

Бабкина дурь, да и только! Но… но…

По небу, не зная, что они не существуют, летела Зимняя Охота Хеллы!

Леонид видел их так четко, словно они рядом летели. Видел бледные лица скелетов. Видел конские черепа с развевающимися гривами, видел призрачных волков и белых сов…

И холод, мертвенный холод пронизывал каждую клеточку его тела. До основания…

Леонид даже сдвинуться не мог бы. Хоть ты его убивай.

Он стоял, молчал и смотрел. А Охота мчалась дальше. И таял иней на траве… только вот прежней она не станет. И с утра он найдет на траве желтую, словно прижухшую полосу. А у себя в волосах – седую прядь.

Люди Никона так и не пришли в ту ночь. Наступление именно с этого направления не состоялось. И Леонид знал почему.

Если ему-то драпать хотелось?

«Счастливчиков» он понимал. По-человечески. Только не знал, где они остановятся. В Звенигороде? Или для верности подальше ускачут?

Лично его занимала другая проблема. Надо было возвращаться в расположение полка, надо отчитываться Чернову, а как?!

Вот КАК такое скажешь?!

Стоим мы, ждем врага, и тут Зимняя Охота. Так мы врага и не дождались. Не пришел…

Что спросит Чернов, было понятно. А сколько вы перед этим выпили для храбрости, голубчики? И чего именно? Осторожнее надо, и закусывать, а не занюхивать.

Но и присваивать себе чужие заслуги Мохову не хотелось. А то Хелла – дама серьезная. Сколько о ней говорят, все на одном сходятся. Творец милосерден. А Хелла…

Женщина.

Которая бывает непредсказуема, обидчива и весьма капризна.

Нет, лучше к ней в должники не попадать. А наступление… да кто ж его знает? Сорвалось и сорвалось. А про Охоту – ТСС!

Забегая вперед: ребята все же проговорились. Но кто бы им поверил?

Бой под Торфяновкой

Чернов честно ждал удара с тыла. Послал разведку, развернул туда часть орудий.

И… и не дождался!

Спрошенный Голиков молчал и мялся, не зная, что ответить. Понятно, если Мохов что и утворил… Голиков не знает. Но ведь…

Вот – как?!

Как можно остановить наступление не пятидесяти, не ста, а нескольких тысяч человек? Притом что у тебя-то отряд и пятидесяти не насчитывает?

Разве что бомбами. Но взрывов с того направления не было. Ничего не было. Тишина.

Разве что вдалеке волки выли, ну так чего удивительного? Работа у них такая. И вообще… воюют тут и воюют, всю добычу распугали. Поневоле завоешь…

Нападения не было.

И Чернов махнул рукой, приказав внимания не ослаблять. Потому что по его позициям ударили пушки врага.

Броневой дураком не был и пользу артподготовки понимал. Снаряды гудели, прошивая с равной легкостью воздух, дерево, человеческую плоть…

Чернов тоже дураком не был. Поэтому для начала приказал окопаться и не высовываться. А уж чуточку позднее…

Так примерно и вышло.

Подавив возможное сопротивление, Броневой распорядился наступать. Поддерживаемые артиллерийским огнем, пошли в наступление освобожденцы.

Навстречу им ударил огонь Чернова. Но – меньше.

Намного меньше. Да и сил у Чернова столько не было. Разбежался, разлетелся… если бы «счастливчиков» не остановили, ему бы сейчас вовсе солоно пришлось. Но и так…

Окоп – выручит.

Древняя мудрость и сейчас не подвела, и окопы выручали. Ночной бой – страшный. Когда темнота, когда хрипы и крики, когда жужжание пуль, когда падают люди, и не поймешь отчего, и следующим можешь быть ты… и сердце захлестывает волна жути.

А стоять все равно надо.

И рука твердо ложится на приклад. Выпустить еще одну пулю. И еще. А потом кто-то перепрыгивает через насыпь, спрыгивает в траншею, и ты берешься за рукоять ножа. Не пришло еще время саперных лопаток. Выпускать их начали, но приемы боя с ними – это немножко другое. А вот кинжалами в тесноте траншей орудовали вовсю. Им ведь размахиваться не надо…

Броневой был доволен.

«Счастливчики» где-то запропали, да и пес с ними! Невелик прибыток!

Но потом он все Пламенному выскажет! Все-все!

Ишь ты… козел заносчивый.

«Вы должны отстоять дело Освобождения…»

Должен – отстою. А вот тебя и подвинуться можно попросить. Дай время…

Планы у Броневого были хорошие. А вот исполнение…

Когда в его бронепоезда начали стрелять, он даже не сразу понял, что происходит. Нет, не сразу… Не смог даже осознать. Вот секунду назад все было хорошо, и он прижимал к укреплениям остатки сил противника. А сейчас бьют тяжелые орудия. И бьют по его поездам! И один уже сошел с рельсов… а орудия-то все развернуты на врага… их еще перевернуть надо!