— Да, она мертва. — Я сама не слышала своего голоса. — И я мертва тоже.

С этими словами я оставила его и прошла через толпу, скопившуюся в дверях и глазевшую на то, что происходило на арене. Они напоминали мне тех, в Селси, хоть это и было целую жизнь назад. Выйдя на улицу, я отыскала Кея и оглянулась, мои ноги дрожали, и я не могла забраться в седло.

— Сюда, — послышался голос, и я увидела две подставленные руки.

Это был Уилл Тайк.

Я кивнула и позволила ему подсадить меня. Затем я, не дожидаясь его, повернула лошадь и поскакала к дому. Через несколько секунд он нагнал меня. Лицо его было непроницаемым. Я не знала, видел ли он меня во время этой тягостной сцены, но не сомневалась, что он услышит о ней в ближайший же рыночный день.

Глядя на Уилла, никто ничего бы не понял. Но когда он посмотрел на меня, его глаза были полны жалости.

— Обратно в Хаверинг? — спросил он.

— Да. — Я ощущала себя коконом, из которого вылетела бабочка, сморщенной, безжизненной оболочкой. — Мне некуда больше возвращаться.

Сейчас он скакал рядом со мной, а не позади, как, бывало, он делал, стараясь показать, что сердит на меня. Сегодня мы скакали как равные. И в своем отчаянии я была рада его обществу, чувствуя себя менее одинокой. На небе ярко светили звезды, а окружавший нас лес будто стал темнее.

— Благодарю вас, — сказала я, когда мы подъехали к дому и конюх вышел забрать лошадь.

Мое горло болело, видно, я здорово кричала на Роберта там, на арене.

— Подождите. — Взгляд Уилла был темным и незнакомым. — Погодите, не торопитесь. Не выходите замуж за лорда Пери. Подумайте еще.

Вокруг стояла гулкая тишина и никого не было, кроме конюха, державшего Кея и гладившего его белый нос.

— Все пройдет, — продолжал Уилл. — И ваша боль тоже. Со временем вы станете менее одинокой.

Я покачала головой и даже нашла в себе силы улыбнуться.

— Нет, — хрипло ответила я. — Я и раньше никогда не была счастлива, даже до того, как потеряла Данди. И теперь я не жду от жизни никакой радости.

Уилл наклонился вперед и погладил грубой шершавой ладонью мою щеку, затем лоб и висок. И прежде чем я поняла, что он делает, он взял мое лицо в обе ладони и поцеловал меня единственным ласковым поцелуем. Но так уверенно, будто мы были любовниками.

— Тогда счастья вам, Сара, — проговорил он. — Во всяком случае, вы знаете, куда можно от них уйти.

Я не отстранилась, просто закрыла глаза и позволила Уиллу делать, что он хочет. Мне все было глубоко безразлично. Я прижала его ладони к моим щекам и заглянула ему в глаза.

— Я молю Бога о смерти, — сказала я.

Мы постояли минуту в молчании. Затем Кей шевельнулся и нарушил тягостную тишину. Конюх подставил мне ладони, и я спрыгнула с седла. Уилл сидел неподвижно, будто статуя, и следил, как я иду по сверкающему в лунном свете, словно залитому льдом, двору.

На следующий день мы уехали в Лондон, и соглядатаи леди Кларенс не успели сообщить ей о шоу и молодой леди, очень похожей на меня, но почему-то отзывавшейся на другое имя.

Путешествие не было утомительным. По дороге я вспомнила, как мы кочевали в фургоне отца, где помещались пять человек, или ехали в фургоне Роберта, где кроме нас четверых находилось все необходимое для выступления.

Теперь все было по-другому. Леди Кларенс и я ехали в фамильной карете Хаверингов, лорд Перегрин скакал верхом, чтобы не было скучно. Позади нас двигался экипаж с нашим багажом, в нем также разместились камердинер лорда Перегрина и две наши горничные. Далее следовал огромный фургон с имуществом, необходимым леди Хаверинг для жизни в Лондоне: от простыней до дверного молоточка. И весь этот караван сопровождали конюшие и лакеи, вооруженные дубинками и пистолетами на случай нападения на нас грабителей. К концу первого часа, измученная скукой, я почти желала, чтобы это случилось.

Я оказалась плохой попутчицей для леди Кларенс. Читать я не могла, поскольку в подпрыгивающем экипаже строчки скакали и я не могла водить по ним пальцем. Я захватила с собой несколько счетов Вайдекра времен моей мамы Джулии, но разобрать даже ее каллиграфический почерк оказалось не в моих силах, а леди Кларенс не удосужилась помочь мне. К моему удивлению и некоторому смущению, оказалось, что я плохо переношу дорогу. Я даже не могла поверить в то, что мне, проведшей полжизни на колесах, вдруг стало невмоготу после какого-то часа езды. Но это было так. Меня тошнило от одного вида покачивающихся передо мной стенок кареты, и я благословила бы грабителя, напавшего на нас, если бы он только согласился одолжить мне лошадь.

— Вы побледнели, — заметила леди Кларенс, поднимая голову от книги.

— Мне плохо, — проговорила я. — Это из-за тряски.

— Не говорите «плохо», скажите «дурно», — подсказала она и потянулась к своему ридикюлю.

Оттуда она достала небольшой флакончик и протянула его мне. Прежде я такого никогда не видела.

— Это пьют? — спросила я, поднося его к свету и пытаясь разглядеть.

— Нет, — ответила леди Кларенс, усмехнувшись. — Это нюхательные соли, поднесите их к носу и вдыхайте.

Я открыла пробку, поднесла флакончик к лицу и изо всех сил потянула носом. И тут же едва не задохнулась, моя голова закружилась, а ноздри склеились.

— О Сара! — рассмеялась леди Кларенс. — Вы просто маленький дикарь. Дышите как обычно. Думаю, это вам поможет.

Я опять закупорила флакончик и протянула его ей.

— Мне стало бы лучше, если бы я могла ехать на лошади, — просительно сказала я.

— Это совершенно исключено, — последовал ответ, и беседа была окончена.

Я прикрыла глаза, чтобы успокоить головокружение, и, видимо, сразу заснула, потому что следующее, что я помню, это был стук колес по булыжной мостовой. В недоумении я открыла глаза и выглянула в окошко. Меня оглушила суматоха города и крики носильщиков. Запах был ужасный, а шум стоял такой, словно мы оказались в гуще ярмарки в Солсбери. Я даже не предполагала, что в мире живет так много людей.

— Лондон! — произнесла леди Кларенс со вздохом удовлетворения, ясно говорившим о жертвах, которые она приносит, живя в деревне.

Вместо волнения я испытывала только страх. Я согласилась бы делать что угодно, только не быть Сарой Лейси, приехавшей в Лондон, чтобы провести в нем свой первый сезон, и живущей в особняке семьи Хаверинг. Семьи, состоящей из младшей дочери Джульетты, обитавшей в детской, и недавно вышедшей замуж леди Марии де Монтрей.

— Вы не сможете не полюбить моих дочерей. — Глаза леди Кларенс внимательно смотрели на меня, будто читая мои мысли.

— Не смогу, — неуверенно отозвалась я.

— Не сможете, потому что они для вас не будут даже существовать, — ровно продолжала она. — Джульетта — это маленькая школьница, слишком развитая для своего возраста. Мария — ужасная ворчунья, я постаралась выдать ее замуж, пока муж не почувствовал остроты ее язычка. Она должна быть благодарна мне за это, но она почему-то не испытывает этого чувства. — Леди Кларенс ясно взглянула на меня поверх веера. — Она возненавидит вас, — невинным голосом продолжала она.