Мне казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как я уехала от них, сказав себе, что никогда не вернусь обратно. Но тогда я еще не знала, как это тяжело.

Нерешительность измучила меня. Метнувшись к гардеробу, я достала амазонку и надела ее. Пери, должно быть, пьет у себя в комнате, леди Кларенс либо пишет письма в гостиной, либо читает в библиотеке. Никто из них даже не услышит моих шагов по коридору. Я надела перчатки и шляпку, опустив на лицо вуаль, чего никогда не делала раньше. Взглянув на себя в зеркало, я поняла, как сильно изменилась за это время. Человек, не знавший меня, подумал бы, что я знатная леди, и, возможно, назвал бы меня красавицей. Я не была больше вечно голодным цыганским отродьем с синяками на лице. Отвернувшись от зеркала, я вышла и крадучись спустилась вниз по черной лестнице.

Поскольку ночи стали холодными, Кея ставили на ночь в конюшню, но дверь туда была открыта, и я, войдя, быстро оседлала его. Когда я затягивала подпругу, появился конюх с охапкой сена и удивленно уставился на меня.

— Я собираюсь на прогулку. — Мой голос не был похож на нерешительное сюсюканье молодой леди. Я снова была Меридон, которая могла кричать на пьяного отца и приказывать Ри. — Я поеду одна и не хочу, чтобы они, там в доме, знали об этом. Вы понимаете меня?

Он молча кивнул.

— Если кто-нибудь хватится Кея, скажите, что вы приведете его позже.

Парень опять кивнул. Его глаза округлились от удивления.

— Все в порядке? — улыбнувшись, спросила я.

В ответ он неожиданно просиял.

— Конечно, мисс Сара, — сказал он, обретя голос. — Я никому не расскажу, что вы уехали. К тому же все ушли на представление и оставили меня здесь одного. Никто ничего и не узнает.

— Спасибо, — сердечно поблагодарила я его, вывела Кея и села в седло.

Я поскакала по главной дороге на Мидхерст, предполагая, что Роберт выбрал южное предместье города, и не ошиблась. Издалека я увидела ярко освещенную дверь большого амбара и целый табунчик лошадей, привязанных поодаль. У изгороди также стояло несколько фермерских повозок.

В дверях никого не было. Спешившись, я привязала Кея к изгороди и направилась внутрь сарая.

Войдя, я встала позади толпы и прислонилась к стене. Раздалось громкое «ох!», и я взглянула вверх. Там на платформе стоял Джек. Джек — дьявол, Джек — улыбающийся убийца. Все было так, как я боялась, все было как всегда. Будто Данди и не выступала здесь, не летела к нему, как доверчивый ангел с распахнутыми руками, улыбающаяся открытой торжествующей улыбкой, потому что думала, что выиграла главную ставку своей жизни и добилась счастья. Все было так, словно никогда здесь не было ни ее, ни меня.

Закрыв глаза, я услышала его крик «Начали!», как слышала его сотню, нет, тысячу раз прежде. Затем раздалось: «Пошла!», и возбужденная толпа громко охнула. Раздался шлепок крепких ладоней по ногам и гром аплодисментов.

Мне не следовало приходить сюда. Я отвернулась и, зажимая рукой рот, поспешила обратно к выходу. Когда я очутилась на улице, меня вырвало. Меня рвало снова и снова, и между двумя приступами рвоты я вновь и вновь слышала его «Пошла!» и видела его руки, протянутые для того, чтобы бросить Данди. Бросить ее…

— Итак, леди и джентльмены, наше представление на сегодня закончено! Но мы остаемся с вами до четверга! Милости просим к нам снова! Приводите своих друзей! Вас приветствует Великолепное Шоу Роберта Гауэра!

Голос принадлежал Роберту. Радостная уверенность, звучащая в нем, подействовала на меня как удар. Я вытерла рукой рот и пошла к дверям. Толпа двигалась мне навстречу, какая-то женщина нечаянно толкнула меня, но, глянув на мой роскошный наряд, рассыпалась в извинениях. Я даже не видела ее. Мои глаза были прикованы к арене, к яркому кругу свежих древесных опилок, к Роберту Гауэру, стоящему в центре.

Все так же не глядя по сторонам, я пошла к арене и, перешагнув через мешки с сеном, очутилась на своем обычном месте, где стояла всегда, принимая аплодисменты. Роберт обернулся ко мне, его обычная улыбка угасла, уступив место недоуменной гримасе. Он не узнавал меня и явно не понимал, чего хочет от него эта благородная дама. Я остановилась прямо перед ним и, не произнося ни слова, подняла кнут и хлестнула его по лицу: сначала по одной щеке, потом по другой. Его руки сжались в кулаки, он шагнул ко мне, но внезапно заколебался и взглянул на меня более пристально.

— Меридон! — воскликнул он. — Это ты?

— Да, — процедила я сквозь зубы. Гнев и горе подступили к самому горлу. — Это вам за Данди.

Он непонимающе моргнул. Две красные полосы выступили на его щеках, толпа позади нас притихла, люди стали оборачиваться, прислушиваясь к нашим голосам.

Роберт быстро оглянулся по сторонам, боясь скандала.

— Что, черт побери, с тобой такое? — зло спросил он. — И откуда ты взялась? Что это на тебе надето? Как ты посмела ударить меня?

— Посмела? — Мой выкрик напоминал плевок. — Я посмела? Как ты посмел убить Данди? Как твой проклятый сын, это гнусное отродье, посмел убить ее? И теперь вы выступаете снова, как ни в чем не бывало!

Роберт, недоумевая, поднес руку ко лбу.

— Данди? — переспросил он.

При звуке ее имени что-то словно перевернулось во мне.

Слезы хлынули из глаз, и голос захлебнулся.

— Она делала, как ей велели! — кричала я. — Как велел ей Дэвид! «Бросайтесь к нему, словно верите ему, как себе. Он обязательно поймает вас».

Роберт кивнул, его руки, держащие кнут для пони, дрожали.

— Да, Меридон, — с трудом выговорил он. — Да, я знаю. Но произошел несчастный случай. Джек ведь поймал Данди. Мы все видели это. Но она выскользнула из его рук.

— Он бросил ее! — закричала я.

Роберт задохнулся, и кровь мгновенно отлила от его щек, так, что следы от ударов стали багровыми.

— Он бросил ее о стену! — безжалостно продолжала я. — Он поймал ее, но потом бросил о стену. Он выбросил ее за страховочную сетку, чтобы она разбилась и сломала себе шею. Погибла прежде, чем я успела подбежать к ней. Он сломал ее, как куклу.

Роберт выглядел как человек, которого настиг апоплексический удар, глаза его блуждали, синие губы тряслись.

— Мой Джек… — прошептал он. Затем дико взглянул на меня. — Но зачем? — Его голос был слаб, как у ребенка.

— Потому что она была беременна. — Я едва могла говорить. Силы оставляли меня. — Она носила его ребенка, вашего внука. Он поступил не хуже, чем поступили вы, когда оставили вашу жену на дороге. Он вполне достоин вас.

Глаза Роберта странно моргали, а губы кривились, будто он держал во рту лимон.

— Он убил ее, — повторял он, словно в беспамятстве. — Она носила его дитя, а он убил ее. И она мертва.

Я не сводила с него глаз, опять ставших сухими. Его тщеславие и гордость слетели, словно шелуха. Мне казалось, что он сейчас упадет.