...

На Троицу, сообщает он, вообще не явился никто, кроме «женщины-могильщика»351. Бонхёффер отвечал Вибрансу просто, практично и совершенно в духе Писания: «Если в каком-то селении нас не слушают, мы идем в другое. Всему есть предел». Он опирался на указание Иисуса ученикам: отрясти прах от ног и покинуть деревню, в которой их плохо принимают (Мф 10:14). Однако Бонхёффер давал этот совет со всей кротостью, жалея Вибранса и понимая, что столь верного служителя Слова еще надо поискать: «Вы устыдили меня тем, с какой точностью соблюдаете наш совет. Не принимайте его чересчур буквально, иначе однажды почувствуете, что с вас довольно»352.

Бонхёффер приехал в ту деревню и произнес проповедь. Позднее он писал Вибрансу и предлагал ему обратиться к его прихожанам с уведомлением, «что Евангелие Божие, вполне вероятно, предлагается им в последний раз: есть и другие общины, чья потребность в Слове остается неудовлетворенной из-за недостатка служителей»353.

* * *

Весной 1937 года Бонхёффер написал поистине драматическую статью «Свидетельства Нового Завета о власти ключей и церковной дисциплине». Он пытался заставить Церковь принять саму себя всерьез, понять, какая власть поручена ей Богом – огромная, внушающая трепет власть, которую нужно осознавать и использовать согласно Божьему плану. Прежде он наставлял своих учеников в проповеди Слова, теперь же обращался ко всей Исповеднической церкви. Статья начинается так:

...

Да уж, на этот раз Бонхёффер высказался со всей определенностью, даже если кому-то это не нравилось. Далее он затронул тему дешевой благодати, – пока еще не используя этот термин, – и прокомментировал с точки зрения Писания попытки экуменического движения и Исповеднической церкви вести (пусть из самых благих побуждений) диалог с Гитлером и рейхсцерковью:

...

Эту мысль Бонхёффер высказывал и раньше в различных контекстах. Подобно ветхозаветным пророкам, он предостерегал руководителей Исповеднической церкви и, подобно ветхозаветным пророкам, предостерегал напрасно.

Но в 1937 году тот Зверь, которому они противостояли, внезапно явил свой оскал. Волки больше не нуждались в прикрытии из овечьих шкур – они сбросили их и накинулись на стадо.

В 1937 году нацисты отбросили прежнюю маску нейтралитета и всей мощью обрушились на Исповедническую церковь. В тот год аресту или тюремному заключению подверглось более восьмисот пасторов и мирян-активистов Исповеднической церкви, в том числе ее лидер, бесстрашный в своей откровенности Мартин Нимёллер. 27 июня он прочел последнюю проповедь. Каждое воскресенье церковь в Далеме с трудом вмещала толпы, стекавшиеся послушать его. В то последнее воскресенье Нимёллер, как всегда, высказывался с присущей ему отвагой. С церковной кафедры он провозгласил:

...

В четверг после этой проповеди Нимёллера арестовали.

При всей своей брутальности, нацисты проявляли и хитрость, и осмотрительность: их все еще волновало общественное мнение и с Исповеднической церковью они старались совладать главным образом постоянно и упорно завинчивая гайки. Их методы «не столько предусматривали прямой запрет Исповеднической церкви, – пояснял Бетге, – сколько постепенную ее ликвидацию путем запугивания и подавления деятельности отдельных лиц»357.

Нацисты запретили читать с кафедры заступнические молитвы с перечнем имен тех, кто нуждался в подобном ходатайстве, нацисты отбирали выездные паспорта – Нимёллер лишился паспорта еще в начале того же года. В июне вне закона оказались любые денежные сборы во время службы в Исповеднической церкви. С июля всякий вид «дублируемой коммуникации» подлежал нацистскому Закону об изданиях, словно газета – к примеру, циркулярные письма, рассылавшиеся из Финкенвальде выпускникам семинарии. Бонхёффер теперь надписывал поименно каждый экземпляр и обозначал все копии как «личное письмо». Шквал мелочных правил и несправедливых законов сбивал пасторов Исповеднической церкви с толку – они то и дело оказывались виновными в нарушении того или иного пункта и подвергались аресту.

Бонхёффер чувствовал личную ответственность за каждого своего попавшего в тюрьму ученика. Он навещал их и поддерживал связь с их родителями и женами. Родителям одного из арестованных он писал:

...

Бонхёффер хотел, чтобы его ученики и члены их семей сознавали себя частью большой общины Сопротивления. С этой целью, а также просто чтобы помочь растерянным юным женам арестованных пасторов, Бонхёффер попросил Рут фон Кляйст-Ретцов поселить их в своем загородном доме. Рут всеми силами поддерживала и ободряла и молодых пасторов, и их семьи. Вернеру Коху, угодившему в застенок, она писала: «Мы живем в странные времена, однако мы должны вечно благодарить Бога за то, что бедное, преследуемое христианство обретает большую крепость, чем я видела за семьдесят лет, которые живу на свете. Потрясающее свидетельство его истинности!»359 Жену Коха Бонхёффер направил к фрау фон Кляйст-Ретцов, вверив ее не знающему себе равных христианскому гостеприимству. Огромный дом, выстроенный в старинном немецком стиле из дерева и кирпича, окружали сады и высокие каштановые аллеи. Хозяйка держала на по-деревенски просторной кухне гусей, а три гостевые комнаты именовались «Надежда», «Довольство» и «Радость».