Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Угрюмый Митя сел ко мне на койку.
— Якорь тебя… Обнимай за шею свою карету. Да поехали на одиннадцатом номеруньке.
Я обнял.
Митя медленно, тужась, поднялся, поволок меня к автобусной остановке.
Кружной пологой дорогой Митик не пошёл. Дёрнул напрямки меж кустами по косогору.
Мелкие камушки полились у него из-под ног.
Митя перехватывал ветки и упрямо лез вверх.
— Душитель! Не перекрывай кислород, якорь тебя! Полегче дави на шею! Полегче!.. Иначе я этот мешок с говном, — зло подбросил он меня, — я не дотащу до рентгена!
Локтями я упирался в его плечи, старался не так сильно давить на шею, но разжать своё кольцо рук, совсем убрать его с горла боялся. А ну не удержусь лишь за плечи? А ну сорвусь? Ещё потеряет меня братчик по дороге.
Каменешник всё грозней осыпáлся, лавиной тёк из-под ног.
Митик то и дело съезжал, раскрыля в напряжённой дрожи руки.
Тоненькая веточка игриво выбежала у него из руки, и Митя, крепко ругнувшись, дёрнулся верхом назад. Мне казалось, что мы уже падаем на мою спину. Может, то б и произошло, не сломи себя Митя. Нечеловеческим усилием он удержал себя на ногах, изо всех мощей рванулся верхом вперёд и, не устояв, ничком вальнулся наземь, как-то рассвобождённо, в отдохновении съехал на брюхе к ногам кручи.
— Ну бледная спирохета Чочиа! — саданул он кулаками по каменешнику. — Ну-у горбатый дятел в белом халатике! — хрипел Митик. — Про Анголу всё спел! А вызвать из города скорую заленился. То б сели у крылечка, свесили б лапки и с ветерком! А то упирайся как проклятый!
Митя немного полежал, отдышался и снова подрал в гору.
— Ми-ить… — заныл я. — Ну что ты за скалолаз!? Всё в гору да в гору… Не пустой же!.. Давай возьмём кружком… А?..
— Тюти!.. У тебя чувал времени? Ты и бери! А мне некогда кругами прохлаждаться, якорь тебя! Автобус же ускачет без нас!
Каменная мелочь аврально зашумела под ногами, грозно рванула вразбрызг.
Митика снова понесло вниз. Он не устоял, его сбило, и мы полешками раскатились по бугру в разные стороны.
От дикой боли я орал и скулил.
Моё счастье, что я ещё пал на правое, на здоровое, колено. Чувствительно зашиб, может, немного подвернул, но не настолько, что нельзя стоять. Можно стоять! Счастье! Счастье, что и Чочиа прибинтовал к ноге доску. Кругом внавалку счастья!
Митик вскочил на ноги, затравленно огляделся. Не отвалилось ли что от нас?
Вроде ничего.
Он с облегчением вздохнул, и слёзы в сто ручьёв хлынули из него.
Мне было жалко на него смотреть, я тоже заплакал.
В автобусе Митик привалил меня спиной к окну, положил больную ногу на сиденье. Она выпирала в проход.
Митя стоял в проходе, прижимал её коленкой к спинке сиденья, не давал на ухабах упасть. Он раскрылился надо мной, как птица над больным птенцом, и плакал. Он ничего не мог поделать со своими слезами. Лились и лились.
Я тоже плакал, хотя нога вроде и не болела.
В городе автобус стал по Митечкиной просьбе у памятника Ленину. На голове легендарная кепка. Иначе голову вождю сильно б напекло. Руку с бумажным свёртком он протянул в космос метра на два.
Автобусу надо пока прямо, к вокзалу, а там и к автостанции у книжного магазина.
А нам в больницу. Надо взять в правую руку.
С нижней автобусной ступеньки свалился я Митику на спину, и он побежал.
Площадь была разогромная и пустая.
Братчика хватило лишь до серёдки.
Опустил он меня в ленинский тенёчек, привалил к холодной спине постамента.
— Погуляй на одной ножке, петушок… Дай дух переведу… Совсем подошвы отбил. Пот всего залил…
Сатиновым донышком кепки он вытер лицо, приткнулся горячей щекой к холоду мрамора.
— Прохладно… Хорошо…
Стою я на одной ножке, держусь за мраморный уголок.
Митечка в любопытстве задрал голову на Пальцем в небо,[157] пожмурился на солнце.
— Владимир Ильич, — говорит вверх, — а вам не надоело столько лет подряд стоять на одном месте круглыми сутками с протянутой рукой?
— Надоело, — хитро вдруг ответил сверху вождь. — Устал… А как у вас, молодые люди, жизнь?
— По госту![158] — огрызнулся Митечка.
— Тогда почему у вас лица заплаканные?
— А с чего, — зажаловался Митик, — быть нашим лицам засмеённым? Вы слыхали лозунг «Все лучшее — детям!»? Проституткин лозунг. Со всего лучшего мы и ревём. Мой братунчик сломал ногу. Врач даже не соизволил вызвать неотложку… Из совхозной больнухи пру на себе в городскую… Малость подмог рейсовый автобус. А так пру на себе!.. Упали… Брат чуть другую ногу не сломал… На своём горбу пру!.. Вот оно какое золотое наше здравоохранение!
— Зато, — звонко и лукаво хохотнул вождь, — оно у нас бесплатное! Бесплатное и обучение!
— Но мы ещё и бесплатно работаем. Как жить? Вы настоятельно рекомендовали мечтать…
— Да! Да! Это архиважно! Расскажите, батенька, о чём же вы мечтаете?
— При нашем проклятом «счастливом детстве», — Митик качнулся ко мне, — при нашей проклятой «свободе» я мечтаю хоть один денёк пожить так, как вы жили в Шушенском. В ссылке!
— Интег`есно! Интег`есно!
— В питерскую тюрьму вам приносили обеды из ресторана. В ссылку вы, «пленник царизма», ехали разве без шика? «И рояль за государственный счёт перевёз в Шушенское»… Рояль… По одной версии, вы ехали в ссылку с роялем. По другой… Уже из Шушенского заказали рояль и вам его доставили… Так какой из этих версий верить?
— Какой хотите, батенька.
— И «Чижика» музицировали?
— Эка новость! Музицировал я и до Шушенского…
— Вы совершенно не работали. Вели дачную жизнь.[159] Спорт, коньки, охота — вот и вся работа. На восьмирублёвое жалованье вы имели всё необходимое. Даже мясо каждый день круглый год! А мы это мясо видим короткое время лишь зимой, когда зарежем поросёнка, которого сами и выходим…
— Да-а, голубчик, пг`иятно вспомнить молодые годы… На неделю мне одному убивали барана… А съешь барана — берут на неделю мяса… Побыв четыре месяца в ссылке, я писал матери: здесь тоже все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все питерские болести побоку!
— Вот это ссылочка! Даже в самом смелом сне никак мне не приснится!
— Расчувствовался я… А вы не завидуйте. Ссылка и есть ссылка. Завидовать нечему. А вот мечтать всегда надо! Без мечты человек пг`евг`ащается в животное. Мечты двигают прогресс.