Джиано задорно рассмеялся.

Адэр передёрнул плечами:

— Ваше веселье не к месту. — Указал на частокол. — Там мой тайный советник. И неизвестно, как с ним обращаются.

— Поверьте, с Маликой хорошо обращаются.

— Так хорошо, что ей пришлось проткнуть ладони?

— Она сама их проткнула.

— Тогда почему её не выпускают?

Джиано помолчал, глядя на обитель:

— Может, потому что она не хочет уходить?

Адэр до боли в пальцах сжал ошейник моранды; в ладони впились рубины. Отец мог её загипнотизировать! Адэр об этом он не подумал! Вспомнилось, как слушая сектанта и рассматривая серебряную ложку в его руке, он чувствовал приятную усталость. И если бы не Парень, уснул бы под шелест берёз прямо за кофейным столиком.

Проводив советника взглядом и убедившись, что он повернул в нужный переулок, Адэр запрокинул голову. Боже! Знаю, мы друг друга не любим, но прошу — сделай так, чтобы сегодня всё закончилось.

Рабочие перестали стучать и теперь выстилали деревянное сооружение и ведущие к нему ступени пурпурным ковровым покрытием. Цвет королей. Перед обителью собирались горожане и паломники, но к Адэру близко не подходили. Через пару часов он стоял на безлюдном островке сбоку от Дороги Покаяния — оставаясь пустой, она тянулась от края площади к пурпурному возвышению и походила на узкую длинную отмель посреди человеческого моря.

Отведя взгляд от караульной вышки, Адэр посмотрел по сторонам. Люди чихали, сморкались, чесались, но всё равно пришли. Никто не связал свою внезапную болезнь с пророчеством «хранителя» об исчезновении Аврааса. Зато Братья выглядели здоровыми. Видимо, ночной ветер, отравленный Мебо, не проник за частокол.

Вдруг Парень вытянулся. Шерсть на холке словно выросла и поднялась высокой волной. «Море» отхлынуло от помоста — вдоль него выстроились Избранные с белыми волками. Натянув цепи, звери заскребли площадь когтями.

Моранда превратился в камень. Адэр похолодел. Между ним и сворой, издающей утробные звуки, не осталось ни одного человека. По спине потекла ледяная струйка пота. Пытаясь успокоиться, Адэр принялся считать хищников — около пятидесяти.

Хозяин гостиницы не говорил, что в День Веры на площадь приводят волков. Их появление ломало все планы. Адэр оглянулся. Люди напуганы. Значит, происходящее стало для них неожиданностью.

По ступеням, расположенным с обратной стороны помоста, взошёл Праведный Отец (певчих с ним не было!); в лучах жаркого солнца его белая одежда казалась лимонной.

Не обращая на Адэра внимания, глава секты раскинул руки:

— Братья и сёстры! Посмотрите вокруг. Холмы поют вам песню. Рощи хлопают в ладоши. Ветер гладит по голове. Солнце ласкает лица. А уйдёте отсюда — что вы увидите? Что там? — Отец указал на далёкий горизонт. — Там женщины раздвигают ноги перед первым встречным, мужчины пьют и жрут как свиньи, по улицам гоняют безродные ублюдки. Вы спросите: почему так?

Приблизился к краю площадки:

— А я вам отвечу — почему. Потому что миллионы людей притворяются верующими. Эти люди ходят в храмы. Но они играют в игру. Их вера лжива, как и пастыри, которых слушают эти заблудшие души. Есть лишь одна вера — это наша вера. Праведная вера. Всё остальное ненастоящее.

Стараясь не смотреть на волков и не слушать проникающий в сознание голос, Адэр судорожно соображал, что же делать дальше. День назад всё казалось ясным, и поэтому никто не продумал запасной план действий. Теперь разум разрывали сомнения, а в сердце росла паника.

Адэр посмотрел на полупрозрачные облака. Если Ты есть, почему не обрушишь на Отца и Братьев небо? Почему шквальный ветер не подхватит их и не швырнёт на колья? Почему Ты разрешаешь им морочить людям головы? Или Тебе присуща человеческая хитрость? Повертел, покрутил и направил Эйру в обитель, а правителя убогой страны сделал своим оружием. Тогда Праведный Отец прав: человек лишён выбора, и всё свершается по Твоей воле. Но кто в таком случае вставляет Тебе палки в колёса?

— Много лет назад я и мои ученики остановились на ночлег в безымянном селении, — звучал голос проповедника. — Перед тем как войти в дом, я воткнул посох в землю. А наутро посох пустил ветви и покрылся листвой.

Адэр оглянулся — в это кто-то верит? Скользнул взглядом по лицам людей — похоже, большинство верит. И задержал дыхание. Здесь были дети! Мало, но были! Сидя на плечах отцов, завороженно смотрели на помост.

— Я сказал: «Отныне это святое место Авраас — обитель Бога. Здесь не будет греха. Здесь будет править послушание». — Проповедник указал пальцем на толпу. — Но если вы отступитесь от праведной веры, ваши коровники опустеют, ваши сады засохнут, ваши дочери принесут в подоле, ваша душа начнет гнить, ваше тело покроется язвами.

Отец сделал несколько шагов назад:

— Бог вложил в меня свою силу, вложил силу в того, кто предан ему душой и телом. И сегодня, как и месяц назад, как год назад, как много лет назад, я воткну посох в землю и с божьей помощью взращу чудо.

Раздался цокот копыт. Проследив за взглядом Отца, Адэр повернулся к Дороге Покаяния. Ослик тащил по ней тележку, на которой стоял гроб. За ним шла похоронная процессия, облачённая в синие и сиреневые одежды. Осунувшиеся, заплаканные лица, шаткая походка — всё свидетельствовало о невосполнимом горе.

Из толпы послышались голоса: «Прими соболезнования, Мира». — «Скорбим с тобой, Мира». — «Сочувствуем тебе и твоим детям».

В нескольких шагах от Адэра — точнее, от Парня — ослик заупрямился. Потащил скорбный груз влево, вправо, а потом и вовсе остановился. Погонщик понукал животное, тянул за поводья, хлопал по крупу, а упрямец не трогался с места. Носильщикам ничего не оставалось делать, как снять гроб с тележки и отпустить осла и его хозяина. Процессия продолжила путь, тихонько всхлипывая и сморкаясь в носовые платки.

Когда гроб пронесли мимо Адэра, он успел рассмотреть, кто в нем лежит. Пожилой мужчина выглядел как настоящий труп. От него пахло нафталином, сосновыми досками и залежалым плюшем. От носильщиков воняло кислым потом, давно нестиранным исподним бельём и дешёвым вином.

Избранные Братья оттащили волков от лестницы. Гроб внесли на помост и поставили на табуреты. Процессия замерла перед ступенями. Одна из женщин — видимо, та самая Мира, — заламывая руки и заливаясь слезами, упала на колени.

— Многие из вас знают ложкаря Тобо, — проговорил Отец. — Три дня назад в его семью пришло горе. Тобо умер. Он вёл праведную жизнь, был справедливым отцом и строгим мужем. Он ушёл слишком рано. Но на всё воля божья. — Указал на коленопреклоненную селянку. — Его жена Мира обратилась ко мне за советом. Тобо не оставил завещания, и теперь инаковерующая родня посягает на имущество несчастной семьи. Вдова спросила: как ей поступить? Смириться и отдать нажитое последователям лживой веры или воспротивиться?

Отец опёрся ладонями на стенку гроба: