– Прости. Не могу.

Наступила тишина. Страшная, пронзительная, звенящая.

– Это твои последние слова? – спросил Борис. Он больше не улыбался.

– Да, последние…

Суббота открыл глаза. Слезы душили его, не давали вздохнуть… Но он вздохнул все-таки, вздохнул, сжал кулаки. А кулаки не сжимались, кажется, их и вовсе не было.

Суббота медленно скосил глаза вправо. Там была пустота, обозначенная белой стеной. Тогда он скосил глаза влево и увидел среди белизны случайное пятно. Пятно было темным, почти черным. Суббота моргал, смотрел на него, чего-то ждал. И вот, кажется, дождался… В пятне замерцал, зажегся радужный огонь, оно стало расплываться; как от каракатицы, пошли от него в разные стороны цветные нити, и мир потихоньку стал наполняться цветами, запахами, предметами и ощущениями.

Суббота, окончательно очнувшись, увидел себя лежащим на кровати. Все-таки было у него тело, но не свободное, не свое… Оно было заблокировано, крепкие петли приковывали руки и ноги к кровати. Справа, разглядел, тоже стояла кровать, и на ней, точно так же прикованный, лежал бородатый человек с черными цыганскими глазами. Суббота человека сразу узнал, видел его во сне. Это был отец Михаил, и он, похоже, тоже узнал Субботу.

– Здравствуй, сыне, – сказал отец Михаил.

– Здравствуйте, – осторожно отвечал ему Суббота.

– Вот мы и встретились. Давно хотел тебя увидеть, но все как-то не сходилось. А нам ведь есть о чем поговорить…

Суббота еще раз оглядел беленые стены.

– Да, – сказал он, – и, похоже, времени у нас теперь будет предостаточно. Где мы? В больнице, в тюрьме?

– Хуже. В сумасшедшем доме.

– С чего вдруг?

– У нас с тобой, видишь ли, острый психоз.

Суббота помолчал с минуту.

– Я так и думал, – наконец выговорил он. – Как же я сразу не догадался! Странно еще, что столько времени меня никто не трогал.

Удивительное чувство посетило его. С одной стороны, он вздохнул свободно. Выходит, вся эта история – сны, архангел, Диана, хилиарх – все это привиделось ему, все бред воспаленного разума. Но, с другой стороны, была в этом во всем какая-то горечь. Как будто, поняв, что все это ему привиделось, он и утратил что-то. Что-то важное, значительное, что-то, без чего жизнь не имела той ценности, что раньше.

Впрочем, это все ерунда. В конце концов, если безумие одного отменяет безумие миллионов, отменяет даже конец света – это не худший вариант. Можно потерпеть. Да, можно…

– А чего нас связали? Непохоже, что мы буйные.

– Почему непохоже?

– Если бы мы были буйные, нас бы положили в специальный бокс с мягкими стенами.

– Мы буйные, – уверил его священник. – Просто никто не будет возражать, если мы разобьем головы об стены. Дотянуться можно.

Суббота покосился влево, на стену, которая действительно была совсем близко, и опасливо отвернулся.

– А зачем нам головы разбивать?

– Это очень просто. Об этом еще ваш эффективный менеджер говорил: нет архангела – нет проблемы.

– Так вы, значит, все-таки архангел?

– В этом не может быть никаких сомнений, – твердо отвечал отец Михаил.

У Субботы как раз сомнений хватало. Но он не стал пока о них говорить: к чему тревожить больного человека? Вместо этого сказал совсем другое:

– Почему же тогда вы тут? Почему не начали Армагеддон, как хотели… К чему все это?

– Это жертва, – тяжело произнес отец Михаил. – Еще одна жертва ради людей…

– Вы принесли себя в жертву? – догадался Суббота.

– Не я… – вяло проговорил собеседник. – Меня принесли.

Говорил он теперь плохо, невнятно, губы шевелились с трудом. Наверное, ему тоже вкололи лекарство.

– Не лекарство… – выговорил отец Михаил немеющими губами. – Гораздо хуже. У нас мало времени, надо спешить…

Суббота вздохнул и отвернулся в сторону от несчастного безумца.

– Ты не прав, – сказал ему отец Михаил совсем уже неразборчиво. – Не прав. Я расскажу все с самого начала, и ты поймешь, не сможешь не понять. Вот только бы успеть…

Суббота против воли скосился на него. Неудачливый кандидат в архангелы устремил оцепенелый взгляд в потолок, силился сказать еще что-то, не мог. Столько боли было в его глазах, что Субботе стало его жалко. Пусть уж расскажет, подумал он, в конце концов, ему еще хуже, чем остальным. Он-то думал, что может спасти мир. Ну, или уничтожить его, что, в сущности, одно и то же… Что может сказать ему теперь отец Михаил, да и что он может понять, если он такой же точно умалишенный, чья жизнь и благополучие зависят от грубого санитара, от железноглазого врача?

Отец Михаил продолжал говорить, но Суббота не слушал его. Что-то ударило его в сердце, он замер, стал задыхаться… Страх, страх охватил его, впервые в жизни овладел им полностью, пожрал целиком. Он внезапно ослабел, боялся думать, боялся дышать. Нет-нет, оставьте его, наконец, в покое, слишком долго его мучили, питали несбыточными надеждами, пугали страшными картинами, заставляли предать себя, согнуться, сломаться. Он заслужил наконец, заслужил немного покоя, не волнуйте снова его сердце, не обольщайте душу обманчивыми словами, ибо он никому и ничему уже не поверит – так уж сложилась жизнь на этой планете…

Суббота плыл, цепенел, поглощенный своим отчаянием, и как-то пропустил момент, когда безумец на соседней кровати умолк и закрыл глаза… Но Субботе уже было все равно. Черная печаль заслонила белые стены, все было бесполезно, бессмысленно, дико. А главное, все было ложью. Перед ним не всемогущий архангел душу раскрыл, а рядовой сумасшедший.

И все, что видел он, все, чего боялся, все, на что надеялся, – всего этого не было. Ему показалось, причудилось, приснилось. Вот и сейчас он спит. Ему вкололи лекарство, это забвение, он видит сон. И во сне этом он видит бородатого отца Михаила, который ему же его собственный сон и рассказывает. Вот почему он все так хорошо знает.

А на самом-то деле никакого отца Михаила нет. Нет и не было. А его, Субботу, вылечат. Обязательно, никаких тут сомнений. Наша психиатрия – самая лучшая в мире. От нее выздоравливали даже совершенно здоровые люди, а вылечить психов – для нее это плевое дело. Так что вылечат всех – и его самого, Субботу, и несуществующего архангела, все будут здоровы. И хорошо, что он лежит тут, пристегнутый к кровати, и даже голову о стену разбить не может. Значит, все идет как надо, идет своим чередом.

Однако была вещь, которая его тревожила, не давала никак успокоиться, расслабиться… Очень важная вещь, и ее надо было выяснить прямо сейчас.

– Один вопрос, – сказал Суббота в пространство, – всего один. Что теперь будет?

Он застыл, ожидая ответа. Застыл на своей постели и отец Михаил. Он лежал недвижно, холодно, дыхание не исходило от него…