раз праздник пройдет по сокращенной программе. Слишком многое нужно успеть к торжеству, чтобы отвлекаться на что-то еще. Даже когда она старалась сосредоточиться на подготовке к Песаху, в голове роились мысли о свадьбе. Наливая красное вино в харосет, она думала о том, что нужно еще раз напомнить поставщику, что под хупой будет только белое вино, ни в коем случае не красное, чтобы не закапать свадебное платье. Расстилая новенькую белую скатерть, вспоминала о белых перчатках, которые отказались надевать подружки невесты, хотя Хелен переговорила с каждой из них лично и так просила!

Бесси Киммель считала вечер первого седера своим личным триумфом. Все было готово, и она испытывала величайшее удовлетворение от того, что так замечательно все устроила. Дома идеальная чистота, а в холодильнике еды хватит всей семье по меньшей мере на три Песаха. В последние два дня она накрыла стол: разложила карточки с именами и поставила блюдо для седера. Она ни в чем не схалтурила, она безо всяких возмущений выполнила все, что должна была, она не жаловалась мужу и подругам. Она сделала больше положенного минимума – она выполнила заповеди Всевышнего с любовью.

У Ципоры Ньюбергер не было сил думать. Она лишь надеялась не уснуть. В ее доме седеры продолжались дольше, чем у кого бы то ни было. В синагоге всегда соревновались, чей был самым долгим, и время здесь говорило о том, у кого самая большая и дружная семья, самые начитанные дети, самая вкусная еда и самые ученые разговоры. Ципора неизменно удостаивалась победы в этом состязании – в прошлом году они закончили аж в три утра. Но она так устала, что уже не получала удовольствия, и поймала себя на мысли, что мечтает о коротеньких седерах вроде тех, что высмеивал ее муж. При четырех детях младше семи она решила, что больше не станет устраивать Песах. Она потребует, чтобы они уехали во Флориду, или Нью-Йорк, или Арубу, или Сан-Хуан – в любое место, где есть кошерные в Песах отели. Никаких уборок дома, никакой готовки. Вот это и будет подлинный исход к освобождению и спасению.

Для Бекки Фельдман это едва ли был праздник. Она никого не ждала, кроме старшей дочери Леи, которая училась в Стерне. Лея была образцовым подростком. После собственных историй Бекки поверить не могла, что у нее растет такой ангел; она все ждала, что генетика возьмет свое. Но это произошло только с Широй. Бекки наблюдала за Леей, вовсю помогавшей с приготовлениями, и вдруг поняла, что в чем-то узнает себя в Шире куда больше, чем в Лее, и впервые ощутила острый укол вины. Она не просто не смогла уберечь дочь от тех же ошибок, что совершила в юности, но, быть может, и сама же довела до них Ширу. Бекки через силу заставила себя сделать блюдо для седера. В дом уже пришел Песах, но Бекки знала, что праздновать в этом году не будет.

Наши раздумья были прерваны шумным возвращением из синагоги мужей, детей и внуков, готовых приступать к трапезе. Мы наполнили первый из четырех бокалов вина и открыли агады. Когда седер начат, пути обратно уже нет: омовение рук, макание петрушки в соленую воду как напоминание о пролитых нашими предками слезах, рассказ о том, как мы были рабами в Египте, и о руке Всевышнего, которая вывела нас оттуда. Десять казней, горький марор и харосет, яблоки, орехи и вино как напоминание о растворе, которым мы склеивали кирпичи в Египте.

Под конец седера мы наполняли бокалы вином за пророка Элиягу. Согласно традиции, он не умер, его вознесли на небо в колеснице, и время от времени он возвращается на землю. Надо сказать, кто-то из нас даже полагал, что мы его встречали. Миссис Леви любила рассказывать историю о том, как давным-давно дала зятю уговорить себя сплавиться на каноэ по Спринг-ривер в Арканзасе. И она со своим одиннадцатилетним сыном отбилась от остальных. Она гребла часы напролет, и конца этому не было видно, и миссис Леви почти совсем отчаялась и смирилась со смертью. И тогда вдруг на моторной лодке подплыл старик с лицом в морщинах и длинной белой бородой и сказал, что они почти на месте, что конец уже за следующим поворотом. И этих слов было довольно, чтобы она смогла догрести до берега. Оглянувшись, она обнаружила, что старик исчез. Только выбравшись на землю и хорошенько обсохнув, она поняла, кто был этот таинственный человек.

Но в первый вечер Песаха мы знали, где найти Элиягу. Он заглядывает на каждый седер на свете и везде отпивает по глотку вина в знак того, что и правда был здесь. Открывая наши двери для Элиягу, мы всматривались в темные улицы, вокруг стояла тишина, только легкий ветерок задувал в открытые двери. Мы теснее прижимались друг к дружке, чтобы сохранить тепло.

Наши седеры закончились как всегда: половина семьи спала прямо за столом, последние песни допевали лишь немногие бодрствующие. Мы допели, пожелали друг другу традиционное «На будущий год – в Иерусалиме», убрали посуду и крошки мацы, оставив залитые вином скатерти на потом. В ту ночь мы хорошо спали, зная, что защищены, как ни в одну другую ночь года. С тех пор как поразил в ту ночь Господь всех египетских первенцев и обошел дома иудеев, все последующие поколения евреев спят в эту ночь в безопасности.

После собрания Женской группы помощи мы мало пересекались с Бат-Шевой. Наоми пригласила ее на первый седер, но она отказалась, сославшись на то, что ей лучше побыть одной, пока она не обдумала все хорошенько. Мы пытались представить себе седер на двоих, когда огромные семьи не теснятся за длинным столом, когда нет карточек с именами и громкого пения. Мы думали о Бат-Шеве и Аяле, об их одиноких голосах на фоне всех наших голосов, сливающихся воедино.

В первый день Песаха мы увидели Бат-Шеву в синагоге. Они с Аялой пришли рано и уже сидели на своих местах в первом ряду. Мы попробовали сделать вид, что не заметили их, ведь наши родственники из других городов заняли все обычно пустующие места. Но Бат-Шева не потрудилась сделать вид, что не видит нас. Мы привыкли видеть ее печальной, но сегодня все было иначе. Она явно была зла. Она больше не искала в наших глазах понимания. Она оставила эти попытки и теперь, завидя нас, крепче стиснула зубы и одарила нас взглядом, ясно говорившим, что она чувствует себя преданной.

И