Был праздничный день. Базар, через который проследовал Николай Александрович с сыном, дочерьми и свитой, оказался пуст, да и вообще на улицах людей было мало. Но те, которые встречались, кланялись, молились, кое-кто вставал на колени.

Когда же семья вошла в дом, его окружила довольно большая толпа. С балкона народ приветствовал цесаревич Алексей Николаевич в солдатской форме, дочери государя. На несколько минут туда выходил и Николай Александрович. Люди встретили его приветственными криками.

Семье был отведен второй этаж старинного каменного здания, стоявшего в самом центре города. Теперь оно именовалось Домом свободы. Там были оборудованы комнаты для Николая Александровича, Александры Федоровны, детей и зал. На первом этаже – помещения для прислуги и столовая.

Одним из серьезных недостатков нового места ссылки августейшей семьи являлось само расположение здания в центре города, отчего при нем не было большого сада для прогулок. Недалеко размещалась усадьба купца Корнилова. Вблизи стояли дома, снятые для охраны. Саженях в двухстах высился Благовещенский храм.

Весь день ушел на размещение, обустройство, решение разных бытовых вопросов. По сути, проживание семьи Романовых в Доме свободы началось 12 августа 1917 года.

Вершинин и Макаров составили акты о доставке императорской семьи в Тобольск. Государь подписал их, и представители Временного правительства отбыли в Петроград.

Позднее Макаров, с симпатией относившийся к царской семье, организовал доставку в Тобольск мебели, ковров, картин, коллекций вина из Царского Села.

Жизнь постепенно устраивалась. Режим содержания семьи в Тобольске мало чем отличался от царскосельского.

Из охраны в доме находился только один офицер. Солдатам было запрещено входить туда, а вот прислуга делала это свободно. Члены царской семьи использовали для прогулок небольшой внутренний дворик.

Вся власть находилась в руках полковника Кобылинского, человека независимого и открыто симпатизировавшего государю. Властям Тобольска он не подчинялся, посланников из Петрограда при нем не было.

Дети продолжали заниматься уроками. Вечером все часто собирались в зале. Приходили Татищев, Долгоруков, Боткин. Иногда Николай Александрович играл в карты с дочерью Ольгой, что-то читал вслух. Засиживались допоздна, спать расходились в полночь. Только цесаревич Алексей Николаевич ложился в 9 часов, по настоянию врачей.

Богослужения отправлял на дому священник Благовещенской церкви отец Василий. К ранней обедне семье разрешалось пройти в храм. На это время вокруг него выставлялся караул и никто из прихожан туда не допускался. Служба для царской семьи проходила раньше общей.

Спустя несколько дней, во время прогулки после утреннего чая, Николай Александрович попросил дежурного офицера пригласить Кобылинского.

Полковник прибыл тут же.

– Доброе утро, Николай Александрович.

– Здравствуйте, Евгений Степанович.

– Что-то случилось?

Николай посмотрел на Кобылинского:

– Почему сразу «случилось»?

– Не просто же так вы вызвали меня.

Николай Александрович улыбнулся:

– Прошли те времена, Евгений Степанович, когда я кого-то вызывал. Я пригласил вас прогуляться, полковник, и поговорить, если вы не против.

– Я в вашем распоряжении, Николай Александрович.

Они вышли во двор.

Государь прикурил папиросу. С этой вредной привычкой он так и не расстался.

– Скажите, Евгений Степанович, вам лично как-то объяснили, почему нас перевезли именно в Тобольск?

– А разве Александр Федорович не сказал вам об этом?

– Керенский говорил, что переезд в Тобольск вызван исключительно стремлением обезопасить семью. Но я не верю ему. Почему? Объясню. Незадолго до отъезда, когда еще активно обсуждался вопрос временного выезда семьи в Англию, мною было написано письмо королю Георгу. Керенский обещал передать его английскому послу. Ответа я не получил, а Георг молчать никак не мог. Значит, письмо было кем-то перехвачено или вообще не отправлено. Я склоняюсь ко второму варианту.

Кобылинский пожал плечами:

– Не знаю. Александр Федорович говорил, что Тобольск хорош в плане безопасности. Он небольшой, всего тысяч тридцать населения. Железнодорожная магистраль проложена в стороне от него. Земли вокруг города принадлежат преимущественно крестьянам-собственникам, в большинстве своем татарам, которые не примут революцию из-за боязни потерять свои владения. Когда мы уезжали из Царского Села, Керенский сказал мне, чтобы я не забывал, что охраняю не кого-нибудь, а императора, хоть и бывшего. Ни вы, ни семья не должны испытывать никаких лишений.

– Но согласитесь, что отправка семьи в Тобольск, в Сибирь, уже сама по себе как бы снимает вопрос о нашем выезде за границу.

– Почему, Николай Александрович? Долго ли собраться и совершить обратный путь? Или добраться до Владивостока, а там рядом Япония.

Император докурил папиросу, аккуратно затушил ее и бросил в ближайшую урну.

– А знаете, Евгений Степанович, я был здесь, в Тобольске.

– Да? Когда же?

– Как же это было давно, полковник. В июле девяносто первого года.

– Вот как?

– Да. Я, молодой цесаревич, возвращался в столицу после путешествия вокруг Европы и Азии. Тогда, как и теперь, жители Тобольска встречали мой пароход колокольным звоном. Я сразу узнал собор, монастырь. Даже расположение домов на горе осталось прежним. – Николай Александрович вздохнул: – Да, как же давно это происходило. Вся жизнь была впереди, а сейчас!.. Но не будем об этом. Я хотел бы кое о чем попросить вас, Евгений Степанович.

– Слушаю вас и сделаю все, что в моих силах.

Император улыбнулся:

– Да тут и делать-то особо ничего не придется. Вы только не удивляйтесь и, пожалуйста, не посчитайте просьбу за каприз безумца.

– Как можно, Николай Александрович! Так в чем состоит ваша просьба?

– Дело в том, что я привык заниматься физическим трудом. Как это ни странно, мне весьма по душе пилить и колоть дрова. Могли бы вы завезти сюда стволы деревьев? Странная просьба, не правда ли?

– Не вижу ничего странного. Я сам привык к физическому труду, хотя в последнее время занимаюсь им все реже. Разумеется, я выполню вашу просьбу. Но надо, наверное, купить еще пилы и топоры?

– Я дам на это денег.

– Обойдемся.

– Благодарю вас, Евгений Степанович.

Полковник Кобылинский сдержал слово. Вскоре во двор Дома свободы завезли березовые стволы. Кобылинский также купил пилы и топоры.

С этого дня государь ежедневно колол дрова, привлекал к этому полезному занятию на свежем воздухе Татищева, Долгорукова и Жильяра. Постепенно к такой не женской работе пристрастились и дочери Николая Александровича. Конечно, девушек не заботило, что в дровах нуждается кухня и домовые печи. Распилка дров являлась для них видом спорта.