Александра Федоровна часто выходила на балкон с вязанием или шитьем. Она устраивалась там в кресле и принималась за работу.

Реже всех на балконе бывал Николай Александрович. С того дня как Кобылинский организовал подвоз кругляша, он больше находился внизу. Бывший царь был физически здоров и очень силен, любил движение. Он мог целыми часами работать или ходить по дворцу.

Александра же Федоровна в этом плане представляла собой противоположность мужу. Дети гуляли чаще с отцом, чем с матерью. Ее замкнутость бросалась в глаза всем.

Была заметна и некоторая надменность государыни. Если Николай Александрович подолгу и просто общался со служащими, офицерами и солдатами, то Александра Федоровна избегала этого. Она не принимала участия и в играх на улице. Возможно, это объяснялось тем, что бывшая императрица острее других переживала новое положение и обстановку, окружавшую ее.

Сначала возле Дома свободы ежедневно собиралась большая толпа. Это были не только горожане, но и крестьяне из близлежащих сел. Позже количество людей уменьшилось, но они продолжали приходить. Одни смотрели на императорскую семью с любопытством, другие – с сожалением. Только единицы проявляли злорадство, которое, впрочем, не сопровождалось какими-либо агрессивными действиями.

Никаких демонстраций, манифестаций ни за семью, ни против не происходило. Тобольск действительно оказался весьма спокойным городом.

Однако такая безмятежная, в общем-то, жизнь царской семьи продолжалась недолго.

1 сентября в Тобольск прибыл новый комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов с помощником Александром Владимировичем Никольским. Полковник Кобылинский перешел в подчинение Панкратову, который произвел хорошее впечатление на него, Николая Александровича и детей.

Интересно, что Панкратов и Никольский в прошлом отбывали ссылку. Панкратов еще в юности, защищая даму, по неосторожности убил жандарма и был отправлен в Якутскую губернию, где уже отбывал срок Никольский.

Панкратов был довольно образован, по своей природе добр и мягок, Никольский же показал себя настоящим животным. Умственно ограниченный, упрямый, злобный и мстительный, он изощрялся во все новых притеснениях императорской семьи.

Прежде всего Никольский потребовал от Кобылинского, чтобы на всех членов семьи, свиты, прислугу были заведены учетные карточки с фотографиями. Объяснял данное требование Никольский просто. Мол, их, арестантов, по прибытии к местам заключения заставляли исполнять это, теперь пришла очередь высочайших особ. Пусть на себе узнают, каково терпеть данное унижение. При этом он совершенно не вспоминал о своем преступном прошлом, тогда как ни царской семье, ни лицам, сопровождавшим ее, никто никакого обвинения не предъявлял.

Государю пришлось подчиниться. На всех были сделаны карточки арестантов с фотографиями и регистрационными номерами.

По настоянию Никольского изменился и быт царской семьи. Это в первую очередь касалось богослужений. Теперь они справлялись дома, в зале второго этажа, где был установлен иконостас. Их по-прежнему проводил священник Благовещенского храма с диаконом и монахинями Иоанновского монастыря. Однако за отсутствием престола и антиминса нельзя было служить обедню.

Никольскому на это было наплевать. Царская же семья страдала.

Кобылинскому пришлось вмешаться. Он напомнил Никольскому о распоряжении Керенского, касающемся недопущения какого-либо притеснения семьи. Полковника поддержал и Панкратов. В результате в день Рождества Пресвятой Богородицы августейшим особам разрешили вновь посетить храм.

Николай Александрович заметил, что Никольский влиял на Панкратова, и решил поговорить с комиссаром. Через дежурного офицера он пригласил Панкратова в свою комнату, которая была и кабинетом. Комиссар тут же прибыл, поприветствовал бывшего императора. Чувствовалось, что он ощущает некоторую неловкость.

Николай Александрович спросил напрямую:

– Скажите, Василий Семенович, почему семье ограничивают посещение церкви, запрещают прогулки по городу? Неужели вы опасаетесь, что я предприму попытку бежать?

– Нет, – ответил Панкратов. – Я не думаю, что вы решитесь на побег, тем более что и бежать-то, по сути, некуда и не на чем, а уж с семьей тем более. Я разрешил бы вам и посещение храма, что, впрочем, и так дозволено по воскресеньям, прогулки по городу и выезд на охоту. Но, Николай Александрович, вы должны понимать, что у меня есть по отношению к вашей семье строгие инструкции Временного правительства и лично Александра Федоровича.

– Который распорядился держать семью в изоляции?

– Не совсем так. Александр Федорович возложил на меня ответственность за безопасность семьи.

– Но что угрожает нам в Тобольске? Здесь все тихо. В Царском Селе было куда беспокойней и опасней.

– Спокойствие нередко бывает обманчивым. Скажу вам, чего не должен бы говорить. Дело не в том, что я опасаюсь каких-либо действий с вашей стороны. Я стараюсь – и в этом моя главная задача! – предотвратить возможные выпады против вас и вашей семьи со стороны некоторых гражданских лиц Тобольска.

Николай Александрович внимательно посмотрел на Панкратова:

– Вам известны эти люди, Василий Семенович?

– В том-то и дело, что нет, но нами перехвачено несколько анонимных писем на имя Керенского с угрозами, адресованными лично вам, а еще больше – Александре Федоровне.

– Вы проверяете всю корреспонденцию?

– Нет, выборочно. Но согласитесь, что я не мог оставить без внимания письма, адресованные главе Временного правительства. Так что в городе есть персоны, способные нанести вред вам и вашей семье. Теперь представьте, я разрешу вам свободное посещение церкви, прогулки по городу, а кто-то из этих негодяев вдруг выстрелит в вас, в жену или в детей!

– Значит, мы так и будем находиться в губернаторском доме? Но это же невыносимо!

– Понимаю вас. Но пока ничего изменить не могу. В воскресенье вы будете посещать службы в храме. На это время мы обеспечим вашу безопасность, тем более что церковь находится рядом, в остальные же дни вам придется оставаться в доме.

– Вы сказали, что пока ничего изменить не способны. Означает ли это, что в дальнейшем можно ожидать послаблений в режиме содержания?

– Посмотрим, Николай Александрович. Поверьте, у меня нет никаких причин желать вам зла. Я тщательно изучу обстановку в городе, посмотрю, насколько велика вероятность агрессивных выступлений против вашей семьи. Если посчитаю, что прямой угрозы для жизни нет, тогда мы решим вопрос с вашими прогулками по городу. На данный же момент вам придется довольствоваться тем, что есть.

– Понятно. С этим все, но у меня есть жалобы на действия вашего помощника, господина Никольского.

Панкратов поправил бывшего императора:

– Гражданина Никольского, Николай Александрович.

– Хорошо, что хоть не товарища.