Как и судьбы греческого купца и Эдекона, широко распространенная и общая материальная культура германского контингента империи Аттилы заставляет нас предположить, что перед нами своего рода плавильный котел для разных культур. И возможно, процесс ассимиляции зашел даже дальше этого. Один из возможных ответов на вопрос, почему мы встречаем так мало гуннских захоронений в V веке, заключается в том, что кочевники начали одеваться как их германские подданные и усвоили их язык.

В этом случае не приходится сомневаться в том, что в империи Аттилы отдельно взятые индивидуумы, которых, возможно, было немало, принимали чужую идентичность, пытаясь добиться богатства и процветания, по мере того как менялись политические условия и появлялись новые возможности. Для некоторых ученых имеющихся исторических и археологических свидетельств достаточно для того, чтобы предположить, что групповая идентичность в этой многокультурной империи была очень мобильной. По существу, каждый, кто оказывался в среде гуннов в конце IV – начале V века, становился полноправным гунном. Изначальное ядро, состоявшее из кочевников, и преимущественно германоязычные народности, пополнившие собой население империи Аттилы и его войска, со временем стали обладателями общей гуннской групповой идентичности, а затем, после смерти Аттилы, они вернулись к своей прежней идентичности, образовав различные племена и группы, обретшие независимость в 450-х и 460-х годах[288]. У меня нет сомнений в том, что эта модель вполне верна в случае с отдельно взятыми людьми и даже группами. Однако она совершенно не учитывает наличие весомых исторических свидетельств того, что политические структуры империи накладывали четкие ограничения на степень интеграции в общество гуннов, на степень приобщения чужаков к их групповой идентичности, что наверняка позволяло самим гуннам получать больше материальных благ, чем другие жители империи.

Для начала следует поразмыслить о греческом торговце, о котором рассказывает Приск. Он пришел к успеху, на совесть послужив своему новому хозяину на поле боя и выкупив с помощью награбленного и трофеев свою свободу. И хотя во время успешных кампаний Аттилы в 440-х годах таковых трофеев наверняка было больше чем достаточно, невольно приходится задуматься о том, всем ли римским пленникам так же везло. И скорее всего, ответ будет отрицательным. Если только Онегесий не держал просто огромный стол, за ним вряд ли хватило бы места всем бывшим пленникам, которым он благоволил. К тому же сколько римлян, не имевших никакого боевого опыта, оказались бы умелыми и удачливыми воинами? Куда реже цитируется другой рассказ Приска. В нем речь идет о судьбе двух пленников, которые также угодили на военную службу к гуннам, и те, воспользовавшись хаосом сражения, свели старые счеты со своими хозяевами, повесив их[289]. Я подозреваю, что именно эти отношения, куда менее гармоничные и приятные, чаще всего связывали рабов и их хозяев, а история греческого торговца – счастливое исключение из правила.

Более того, Приск рассказывает о римлянах, попавших в плен по одному. Большинство же населяющих империю Аттилы народов вошли в нее крупными группами. И исторические источники указывают на то, что в таких случаях существующая модель отношений далеко не благоприятствовала легкой и массовой смене идентичности. К Гуннской империи никто не присоединялся добровольно. Доказательства тому многочисленны и убедительны. Народы не гуннского происхождения становились частью империи в результате завоевания или угроз. Это верно прежде всего для акациров, которые стали последними жертвами гуннов во времена Аттилы. Разумеется, этому предшествовали отдельные дипломатические ходы, но суть от этого не меняется: «Аттила без промедления отправил большое войско, некоторых уничтожил. А прочих подчинил». Желание избежать той же судьбы и вынудило тервингов и грейтунгов прийти на берега Дуная летом 376 года. На самом деле все данные, которыми мы располагаем, указывают на то, что ряды подданных Аттилы пополнялись не добровольцами, а теми, кто не успел вовремя убраться с его пути[290]. И это указывает на то, что отношения между гуннами и покоренными народами вряд ли были такими уж гармоничными. Это подтверждается более общими данными.

Ключевым для понимания принципов функционирования Гуннской империи является тот факт, что она была по природе своей нестабильна. Этот аспект, как правило, не получает должного внимания со стороны историков, потому что автор большей части повествований о гуннах – Приск, рассказывающий об апогее ее развития при Аттиле в 440-х годах. Если же забросить сеть чуть шире, мы обнаружим множество доказательств ее нестабильности. Поскольку очень многие подданные гуннов стали таковыми не по своей воле, римляне то и дело ослабляли империю кочевников, отделяя от нее народы, многие из которых с готовностью пользовались возможностью ускользнуть. А ведь именно потеря основной массы сторонников послужила причиной поражения Улдина в 408–409 годах, разница лишь в том, что нам неизвестно, какими именно слабыми сторонами в отношениях между гуннами-хозяевами и их подданными пользовались римляне.

Другое доказательство гораздо яснее. К примеру, в 420-х годах Восточная Римская империя вырвала большую группу готов из-под власти гуннов, изгнав кочевников с части Паннонии. Готам выделили земли во Фракии, и впоследствии они верно служили в армии Византии[291]. В других случаях подневольные народы сами перехватывали инициативу: «Руа, царь гуннов, [решил] вступить в войну с амильзурами, итимарами, товосурами, бисками и другими народами, жившими по Истру и прибежавшими под защиту римлян»[292].

Эти события датируются концом 430-х годов, когда Руа, дядя Аттилы, уже добился серьезного успеха, но даже этот успех и доля в награбленном, которую он обещал, были недостаточно привлекательной перспективой, которая могла бы гарантировать бездействие покоренных народов. Как и следовало ожидать, смена власти стала временем серьезных потрясений: «По заключении мира с римлянами Аттила и Бледа обратились к покорению народов, обитавших в Скифии, и вступили в войну с соросгами»[293].

Повторное утверждение своего господства над другими народами после того, как вы стали главным гунном в империи, было, скорее всего, необходимостью для вас как для нового правителя. И это было так важно, что при любой возможности предводители гуннов пытались сделать все, чтобы римляне не смогли стать источником неприятностей. В первом договоре, заключенном с Константинополем, Аттила и Бледа вынудили Восточную Римскую империю согласиться с тем, что «римляне обязуются не вступать в союз с варварским народом, поднимающим войну против гуннов»[294].