И что-то мне так по барабану, что аж самой противно.

Рядом с массивной внутренней дверью, разукрашенной всевозможными «запрещено» и «соблюдайте», за отдельно стоящим столом сидела женщина и смотрела видеозапись, в отличие от остальных бездельников, ковырявших цифры, графики и прочую высшую математику.

Женщина внаглую курила — самые обычные сигареты — и терла висок.

Я даже не стала удивляться, когда меня повели именно к этой странной блондинке.

— Доктор Окамото?

Блондинка выковыряла из уха микродинамик.

— Да?

— Отступник Кальтенборн-Люэ доставлена.

Доктор загасила сигарету в пепельнице и зло сказала:

— Вы бы ее еще к вечеру привели. У меня еще Червяк на сегодня.

— Извинения, доктор, — каркнул блокмастер.

— Сейчас. Надо прогнать тест.

Женщина встала и хлопнула в ладоши. Бардак в лаборатории тотчас же затих.

— Господа, еще один образец, всем внимание! Стэн, проверьте кинематику, Такуя — низкоуровневые настройки, Мия — уровень сигма…

Она сыпала и сыпала распоряжениями по организации моей казни, а я скучала. Так и хотелось поторопить эту нудную беловолосую дуру. Я проглотила «образец», проглотила дерущие горло вопросы, на которые так и не получила ответов, — я все проглотила и теперь с любопытством изучала лабораторию. Интересно, сколько я успею тут поломать, прежде чем сработает охрана?

Будь я уверена в том, что меня убьют на месте, я бы устроила тут самый настоящий цирк даже в энергетических наручниках, а так… Перебьетесь.

Уже чуть ли не засыпая в чудовищной апатии, я зацепилась взглядом за видеозапись, которую смотрела доктор Окамото, и ощутила удар под дых: на экране в каких-то захватах билась Мария Карпцова. Ее трясло и ломало, а яркий нимб над ее головой лучился всеми оттенками зеленого. Потом гомон в лаборатории на секунду затих, и прошлый удар показался мне нежным тычком.

В брошенном на стол микродинамике бился отчаянный крик — тихий-тихий, едва различимый на фоне гудения охладителей:

«Алекса, умоляю, спаси!!»

Ты теперь знаешь, с каким боксом раскланялась на входе, правда? Знаешь, что это вывезли? Ты ведь знаешь, Алекса?

От шока я опомнилась, только обнаружив себя в захватах на каком-то стенде — точно на месте Марии. Скука. Боль — я кого-то поломала там, в лаборатории, кого-то уволокли в медчасть. Все было в прошлом, все — и все.

Дональд, Мария, Олег, Рея.

Простите меня. Я ошиблась там, где нельзя было ошибаться.

Пожалуйста, простите меня.

Если вам доводилось испытывать фантомные боли, вы меня поймете. Даже если вам не отрезали руку или хотя бы палец, все вы когда-то кого-то любили так, что ах. Или ненавидели. И вот все уже успокоилось, утряслось, у вас верный друг, паршивых овец нет, ваша семья на хорошем счету в демографической службе, когда вот она — встреча. В монорельсе, в баре, в департаменте карточек. Неважно. Вы встретились, уже позабыв друг друга, — и что-то заныло. Можно хоть тысячу раз себя перекопать, но вы точно уверены: вам все равно.

А оно ноет, ноет, ноет… Страшная вещь — фантомная боль.

У меня болел мозг. Он не мог болеть, но болел, словно его больше не было. В голове пусто, пустоту наполняла боль, я, кажется, где-то лежала.

«Ничего не вижу».

— Какой цвет перед глазами? — спросил голос.

— Никакого, — послушно откликнулась я. — Все черное.

Голос заворчал, а я с растущим интересом прислушивалась к миру. Тишина позванивала какими-то колокольцами, однозначно намекая на глухоту. Тогда какого дьявола я слышу голос? Додумать мне не дала яркая-яркая вспышка.

— А так?

Мне не пришло в голову ничего лучше, чем заорать от боли: свет выжигал меня на радостях, словно его только что создал сам господь бог и ему не терпелось заняться чем-то. И пока я орала, перед глазами начала проявляться картинка: щедро залитая прозрачной жидкостью, неразборчивая, но все равно — картинка.

— Вижу, — сказал голос.

«Это я вижу, сволочь», — подумала я и снова заорала. Теперь кто-то воткнул в розетку другой штепсель, и ко мне возвращался слух. Вернее будет сказать, что ко мне возвращалось ощущение собственных ушей, и если им верить, мир наполняли звуки пневматических резаков, ломаемого стекла и гула.

— Образец в эфире, — сказал бесполый визгливый голос и сорвался в басовитое гудение. — Теперь можно и стимуляторы. Стэн, где мой отчет о повреждениях?

— Простите, доктор, я не Стэн. Стэна забрали в медчасть еще на «Джаганнатхе»…

— Не важно. Отчет.

Надо мной сияли лампы: мощные такие, несомненно, лабораторные. Кто-то переругивался, голоса возвращались в мало-мальски приличный диапазон и прекращали плыть. Как вы там сказали? «Образец в эфире?» По венам разливалось тепло — те самые стимуляторы, наверное. И приходили в себя мои несчастные диагностические маячки: настало время выяснить, что же со мной произошло.

— О, уже почти в норме, — сказал женский голос, и лампы закрыло чье-то лицо. — Кто я?

— Понятия не…

Запах сигарет. Видео. «Алекса, спаси меня, умоляю!»

— Вы — доктор Окамото, — сказала я. — Лаборатория «Мнемозис».

— Не только «Мнемозис», но в целом — великолепно. Ты очень стойкий образец, родная моя.

Сука. Женщина протянула руку куда-то над моей головой, и спине стало неудобно: лежак начал складываться, усаживая меня.

Окамото подтащила стул, села и тут же задымила. Стен комнаты не было видно из-за прорвы оборудования, а сама я находилась среди целой мешанины проводов и сканеров на подвижных лапах. В затылке что-то больно чесалось, и каждая попытка пошевелить головой отдавалась неприятными подозрениями насчет того, что мне что-то воткнули в мозг.

— Александра Кальтенборн-Люэ, — выдохнула блондинка, пока я осматривалась.

Отвратный ход. Называется «дилетант ведет допрос»: якобы подозреваемый сразу же сломается от звуков своего имени. Ну что за фарс.

— Спасибо, я в курсе.

— Вот это меня и удивляет, родная моя, — сказала доктор и дернула рукой с сигаретой, словно поднимала тост. Мое здоровье, например.

Я молчала, изучая женщину: явно модифицированное тело, ведь у нее взгляд древней старухи, но в нем нет пепла безразличия. Кем ни была доктор Окамото, она точно знала, зачем живет восьмой-девятый срок стандартной жизни.

— Сканер едва вышел на полную мощность, но все же ты опомнилась всего-навсего через восемнадцать часов, — произнесла доктор и, забросив ногу на ногу, выдохнула дым. — И даже помнишь, как тебя зовут.