– Вот они, ваше величество.

Император застыл в изумлении. Он взглянул на Люпена, взглянул на письма, снова поднял глаза на Люпена, потом, не проверив, положил пачку в карман.

В который уже раз этот человек привел его в замешательство. Откуда взялся этот бандит, который, обладая столь грозным оружием, отдавал его таким образом, великодушно, без всяких условий? Ему было бы так просто оставить у себя эти письма и воспользоваться ими по своему усмотрению! Но нет, он обещал. Он держал свое слово.

И императору вспомнились те удивительные вещи, которые совершал этот человек.

– Газеты сообщили новость о вашей смерти, – сказал он.

– Да, ваше величество. Я действительно умер. И правосудие моей страны, обрадовавшись возможности избавиться от меня, распорядилось закопать обуглившиеся и неузнаваемые останки моего трупа.

– Так, значит, вы свободны?

– Каковым и был всегда.

– Вас ничто и ни с чем не связывает?

– Решительно ничего.

– В таком случае…

Поколебавшись, император отчетливо произнес:

– В таком случае поступайте ко мне на службу. Я предлагаю вам руководство моей личной полицией. Вы станете полнейшим хозяином. У вас даже будут полномочия руководить другой полицией.

– Нет, ваше величество.

– Почему?

– Я – француз.

Наступило молчание. Ответ не понравился императору.

– Однако, – возразил он, – раз никакие узы вас больше не связывают…

– Эти нельзя развязать, ваше величество, – ответил Люпен и со смехом добавил: – Я мертв как человек, но жив как француз. Меня удивляет, что ваше величество не понимает.

Император сделал несколько шагов в сторону и продолжал:

– И все-таки мне хотелось бы отблагодарить вас. Я знаю, что переговоры относительно великого герцогства Вельденц были прерваны.

– Да, ваше величество. Пьер Ледюк оказался самозванцем. Он умер.

– Что я могу для вас сделать? Вы отдали мне эти письма… Вы спасли мне жизнь… Что я могу сделать?

– Ничего, ваше величество.

– Вы предпочитаете, чтобы я оставался вашим должником?

– Да, ваше величество.

Император в последний раз взглянул на этого человека, который ставил себя наравне с ним. Затем слегка наклонил голову и, не сказав больше ни слова, удалился.

– Эй, величество, я заткнул тебя за пояс, – прошептал Люпен, продолжая следить за ним взглядом.

И философски добавил:

– Конечно, реванш ничтожный, лучше бы мне вернуть Эльзас-Лотарингию… Но все-таки…

Он умолк, топнув ногой.

– Проклятый Люпен! Ты, верно, навсегда, до последней минуты твоего существования, останешься таким невыносимым и циничным! Побольше серьезности, черт возьми! Теперь или никогда, самое время стать серьезным!

Он взобрался по тропинке, которая вела к часовне, и остановился у того места, откуда сорвалась глыба.

Он расхохотался:

– Отличная работа, а офицеры его величества так ничего и не заметили. Да и как они могли догадаться, что я сам потрудился над этим утесом, что в последнюю секунду я нанес киркой окончательный удар и что глыба покатилась по дороге, начертанной мной между утесом… и императором, жизнь которого я намеревался спасти?

Он вздохнул:

– Ах, Люпен! До чего же ты мудреный! И все потому, что ты поклялся: это самое величество подаст тебе руку! Многого же ты достиг… Ведь «на ладони императора не больше пяти пальцев», как сказал бы Виктор Гюго.

Он вошел в часовню и специальным ключом открыл низенькую дверь маленькой ризницы.

На куче соломы лежал мужчина со связанными руками и ногами и кляпом во рту.

– Ну что, отшельник, – сказал Люпен, – дело-то было недолгим, а? Самое большее сутки… Но как хорошо я за тебя поработал! Представь себе, ты только что спас жизнь императора. Это удача. Тебе построят собор и воздвигнут статую… пока не проклянут тебя… Подумай, сколько зла могут причинить такого рода типы!.. Особенно этот, которому гордыня в конечном счете вскружит голову. Держи, отшельник, забирай свою одежду.

Ошеломленный, едва ли не умирающий от голода отшельник встал, пошатываясь.

Люпен быстро переоделся, сказав ему:

– Прощай, достойный старец. Прости меня за все эти мелкие неприятности. И помолись за меня. Мне это очень понадобится. Вечность широко распахивает передо мной свои врата. Прощай!

Несколько секунд он постоял на пороге часовни. То было торжественное мгновение, когда, несмотря ни на что, колеблются перед страшной развязкой. Однако решение его было бесповоротным, и, не раздумывая больше, он устремился вперед, бегом спустился по склону, пересек площадку «Прыжка Тиберия» и перекинул одну ногу через балюстраду.

– Люпен, даю тебе три минуты, чтобы паясничать. «К чему? – скажешь ты. – Ведь тут никого нет…» А ты, разве тебя здесь нет? Разве ты не можешь разыграть для себя свою последнюю комедию? Черт возьми, спектакль стоит того… Арсен Люпен, героическая пьеса в восьмидесяти картинах… Занавес поднимается над картиной смерти… и роль исполняет Люпен собственной персоной… Браво, Люпен!.. Проверьте мой пульс, дамы и господа… семьдесят ударов в минуту… И на губах улыбка! Браво! Люпен! А-а, забавник, достанет ли у тебя смелости? Ну что ж, маркиз, прыгай… Ты готов? Это последняя, решающая авантюра, милейший. Никаких сожалений? Сожалений? О чем, Боже мой! Моя жизнь была великолепной. Ах, Долорес! Если бы ты не пришла тогда, гнусное чудовище! А ты, Мальреш, почему ты не заговорил?.. И ты, Пьер Ледюк… Ну вот и я!.. Три моих мертвеца, я присоединяюсь к вам… О, моя Женевьева! Дорогая моя Женевьева… А-а, не пора ли кончать, старый кривляка?.. Ну вот! Вот! Я готов…

Он перекинул вторую ногу, заглянул в глубь морской пучины, темной и неподвижной, и, подняв голову, произнес:

– Прощай благословенная, бессмертная природа! Morituri te salutant![11] Прощай, все прекрасное! Прощай, блеск сущего! Прощай, жизнь!

Он послал поцелуи пространству, небесам, солнцу… И, скрестив на груди руки, прыгнул.

II

Сиди-бель-Аббес. Казарма Иностранного легиона.

Возле зала построений – комнатка с низким потолком, где курит аджюдан[12], читая газету.

Рядом с ним, возле выходящего во двор открытого окна два здоровенных унтер-офицера хрипло коверкают французский язык, пересыпая его германскими словечками.

Открывается дверь. Входит какой-то человек. Это элегантно одетый худощавый мужчина среднего роста.

Аджюдан, недовольный вторжением пришельца, встает с ворчанием:

– Это еще что! Куда смотрит дежурный дневальный?.. А вы, сударь, чего желаете?

– Службы.

Это было сказано четко, повелительно.

Оба унтер-офицера глупо рассмеялись. Мужчина довольно недружелюбно взглянул на них.

– Короче говоря, вы хотите поступить в Легион? – спросил аджюдан.

– Да, хочу, но с одним условием.

– Еще и условие! Это какое же?

– Чтобы я не прозябал здесь. Одна рота отправляется в Марокко. И я в ее составе.

Один из унтер-офицеров снова усмехнулся и произнес:

– Марокканцам придется туго. Еще бы, ведь за дело берется этот господин…

– Молчать! – крикнул мужчина. – Я не люблю, когда надо мной