— Пока, вроде, да.

— Вроде?

— Ну, почти наверняка. Сегодняшнюю наличку обычным образом отправили…

Я задумался. Валентина Филипповна встала, обойдя стул и вздохнув по-коровьи, навалилась на меня сзади, уткнувшись губами не то в щеку, не то в ухо…

Главный вопрос: на самом ли деле я хочу ограбить «Коалу»? Или моя мечта — мирно дышать рядом с Катей? Но ведь я знаю, что у нас нет будущего. Как у всех влюбленных. Как нет и не было будущего у Ромео и Джульетты, Онегина и Татьяны, Анны Карениной и Вронского, Ассоли и Грэя. А вдруг есть? Кретинизм ситуации в том, что безумная надежда на удачный исход любви заглушает доводы разума, даже когда тебе шестьдесят и жить-то осталось с гулькин нос. А с деньгами гораздо проще, никакой двусмысленности — или они есть, или их нет.

— Что ты решил? — нежно прошептала Клепикова.

— Во вторник. Мы это сделаем. Вернее, конечно, я сделаю. В случае какой-нибудь фигни, ты ни при чем.

— Я пойду за тобой, куда ты захочешь.

А вот это уже лишнее.

— Посмотри…

Она вытянула руку, и перед моим носом закачался тяжелый солидный ключ сейфовской конфигурации.

— Это от подвала, где деньги лежат?

— Ну, не совсем. Это от той двери, которая в подсобке. Помнишь, я тебе рассказывала — старая дверь, которая лет сто не открывалась?

— Конечно, помню. Где взяла?

— У женщин свои секреты, — игриво пропищала Валентина Филипповна, как бы подражая молоденькой невесте из рекламного ролика про майонез.

— А если серьезно?

— Если серьезно, пока не хочу это обсуждать. Представился случай. Совершенно неожиданно. Правда, пришлось пойти на жертвы…

— Какие жертвы?

— Пусть это тебя тоже не волнует. Когда-нибудь расскажу про все… Нет, не подумай, ничего такого. Ну, сейчас не хочу говорить, вот и все.

— Да? А ключ-то точно подходит?

— Сто пудов!

Глупо звучит, когда пожилые солидные бухгалтерши ни с того ни с сего переходят на язык тинэйджеров.

— Там, поди, замок проржавел…

— Замок в порядке.

— Откуда ты знаешь?

— Можешь мне довериться.

— Но ведь все равно через эту дверь нельзя войти, — в задумчивости пробормотал я. — Охранник услышит…

— Зато можно выйти… Там подвал кафе. Мимо кухни, и сразу на улицу…

Справедливое суждение. Ключ упрощает проблему. Я и сам долго ломал голову над странной дверью, которой не пользовались лет сто. Прикидывал, нельзя ли, пробравшись в подвал кафе «Лебедь», что-нибудь сделать с замком. Например, сломать при помощи заготовки из твердого сплава и рычага, а потом отверткой можно было бы запросто отодвинуть язычок замка. Но такую немудреную слесарную операцию невозможно провернуть бесшумно. А шуметь нельзя. Как я ни ломал голову, так и не сломал до конца… Умница-бухгалтерша решила задачу за меня. И все же откуда взялся ключ, и почему она уверена, что дверь непременно откроется?

— Пойдем в комнату, — проворковала Валентина Филипповна.

…Скажем, женщина дарит вам ключи от «Мерседеса», неужели вы не переспите с ней хотя бы в знак благодарности? Какое бы отвращение я не питал к Клепиковой, после ключа оттолкнуть ее было верхом цинизма. Или неосторожности… К тому же ключ был не от машины, а от двери, ведущей в мир абсолютной свободы, пальм, бананов и тех же машин…

Я поплелся в комнату и безучастно наблюдал за тем, что со мной проделывала соскучившаяся по мужским ласкам бухгалтерша…

— Миша, а ты меня не оставишь? — заводит она старую песню. — Уедешь и не позвонишь…

— Не говори ерунды, — лениво возражаю я…

…И тут у входной двери зазвенел звонок. Я лично воспринял, его с тем же энтузиазмом, с каким, должно быть, зэк встречает утро волшебного дня, когда заканчивается пятнадцатилетний срок заключения. В четверг в девять вечера мог прийти кто угодно. Филимонов — выпить «маленькую», сосед — занять пятерку, водопроводчик — проверите, кто затопил жильцов снизу, почтальон с телеграммой от гиппопотама, нищая беженка с закопченным ребенком. Прийти мог, кто угодно, только не Катя, у которой в девять часов на работе начинается самый сенокос. Поэтому я резво, даже резвее, чем в такой ситуации позволяют приличия, скатился с дивана, натянул трико, распахнул дверь и больно ударился взглядом о… Катю.

Радостно улыбаясь, она шагнула в прихожую.

— Держи, — она протянула пакет, в котором угадывалось шампанское с апельсинами. — Не ожидал? У нас, представляешь… В общем, позвонил какой-то детский голос и сказал, что кафе заминировано, и сегодня взорвется. Сначала посмеялись… Потом милиция приехала, короче начальство решило от греха подальше объявить санитарный день. Сейчас там как раз бомбу ищут… А я решила тебе сюрприз сделать… Фигня, конечно. Ничего они не найдут… Поставь в холодильник, а то теплое, как чай…

Светясь от радости, словно розовый елочный шар, она протягивала мне пакет с шампанским.

Сюрприз удался на славу.

У нас в армии… дай бог памяти, в каком году… да какая разница?., был такой ужасно тормозной боец… в деревне воспитывался, среди вековых лесов, вечно спящих полей и задумчивых коров, а командиром роты у него был, наоборот, ленинградский капитан, ужасный выдумщик, большой любитель нестандартных вводных… И однажды капитан перед этим «тормозом» ставит теоретическую задачу: «Представь, — говорит, — ты лезешь по стене на пятый этаж, чтобы вытащить из огня маленького дошкольника, и, когда заглядываешь в окно, видишь, что в тебя летит топор… Твои действия?» «Так, — задумывается «тормоз». — Задание понято… Значит, в меня летит топор… Что делать?.. Мои действия… Летит топор…» В таком роде он размышлял долго, может быть целую минуту…

Так же и я. Наверное, можно было что-нибудь придумать, но только не с моими медленными мозгами. Я просто стоял и дожидался, когда топор треснет по лбу…

На ходу расстегивая босоножки, Катя сделала еще один шаг, и перед ней открылась комната с разобранным диваном, сбившейся в комок простыней и раздетой и распаренной Валентиной Филипповной…

…Я прожил сто лет, ни разу не оказавшись в ситуации, о которой сложено столько анекдотов. Точно, я всегда думал, что про меня можно фильмы снимать, как про Штирлица. Моя осторожность и предусмотрительность вызывали во мне законную гордость и даже восхищение. Нельзя сказать, что я так уж активно изменял жене или своим подружкам… Но ведь изменял и ни разу не попался на такой туфте! А оказывается, нельзя перейти море, не замочив ног… Ах, если бы теперь меня застала с любовницей жена, вот было бы счастье — так мне казалось. Но ведь это Катя — больше, чем жена, больше, чем жизнь. Катя — больше, чем жизнь. Катя — больше, чем смерть…

Счастливая улыбка на Катином лице теряла очертания… Точно так же когда-то давно посреди моря на земле был один материк, а потом бешеные силы разорвали его на части и растащили куски далеко-далеко по разным параллелям и меридианам.