Она кормила кашей заспанного Алешку, когда зазвонил телефон. Ника едва не выронила ложку:

– Слушаю!

«Марина увидела неотвеченные вызовы и перезвонила!» – было ее первой мыслью, поэтому, услышав голос мужа, Ника резко и совсем нерадостно бросила скупое: «А, это ты!»

– Я, – отозвался Олег, и в его голосе тоже не ощущалось теплоты и готовности к примирению. – Как Алешка?

– Хорошо. Завтракает.

– Так поздно?

– Если ты звонишь, чтобы извиниться, то напрасно начинаешь с упреков, – заметила она, снова зачерпывая ложкой порцию рисовой молочной каши и отправляя ее в выжидающе раскрытый рот ребенка – Алеша так и сидел с тех пор, как зазвонил телефон и прервал его утреннюю трапезу. – Ребенок здоров, сыт и счастлив, что избавился от яслей. А когда ему есть – мне лучше знать!

– Что собираешься делать дальше? – Олег как будто ее не слышал. – Утащила мальчика на улицу и очень довольна, да? Добилась самостоятельности? Ведешь свое расследование?

– Я собираюсь пойти гулять с Алешей, – ответила Ника как можно спокойнее, по опыту зная, что проигрывает тот, кто теряет контроль над эмоциями. – Потом буду готовить обед. После уложу ребенка поспать, может, и сама вздремну. А вот чего я точно не собираюсь делать – так это выслушивать твои нравоучения.

И не дав мужу опомниться, Ника отключила телефон. Повторяя про себя, что она права, а муж виноват, женщина переодела Алешку и ушла с ним на прогулку. Бесполезный аппарат она оставила на столе, решив не прикасаться к нему до вечера и посвятить весь день ребенку, как и пообещала Олегу. «Все равно, теперь что-то узнать о Ксенин может только Марина», – малодушно думала она.

* * *

Марина услышала только второй вызов, и то с трудом – все звуки пробивались в ее сон смутно и искаженно, словно отраженные в кривом зеркале. Приоткрыв глаза, она тут же сомкнула их снова – утренний свет, даже пропущенный сквозь задернутые шторы, показался женщине болезненно-ярким. «Это будильник? – В первый момент она не сообразила, где находится, и ей показалось, что она проспала и опаздывает на работу. – Нет, телефон, кажется… Голова раскалывается! Который час?»

Женщина заставила себя сесть на постели, протерла глаза и нашла взглядом часы, стоявшие на старинном бюро розового дерева. Время близилось к двенадцати.

Марина спустила ноги с постели, пошатываясь, добралась до ванной комнаты, умылась ледяной водой и ошеломленно уставилась на себя в зеркало. Круги под глазами, измученный взгляд, какие-то складки возле губ, которых у нее никогда прежде не было – все это показалось ей чужим, наносным, будто приклеенным. Она бросила в лицо еще несколько пригоршней воды и только тогда пришла в себя. Голова понемногу прояснялась, но клочья тумана еще оставались где-то на краю сознания. Конец вчерашнего вечера вспоминался как что-то очень смутное и нелепое.

«Надежда умерла… Я устроила истерику. Миша привел меня наверх, уложил и долго сидел рядом, держал за руку. Я плакала, говорила ему о нашем будущем ребенке, он утешал меня, обещал все уладить. Что тут можно уладить? Еще что-то о своих детях… Дети ничего не должны узнать – он повторил это несколько раз, будто заклинание. Весело. Они ничего не знали о матери, теперь от них будут скрывать смерть тетки. Миша наверняка уже в банке, девчонки проснулись… А если они найдут тело?!»

Эта мысль подействовала куда эффективнее холодной воды – остатки сна улетучились, Марина снова ощутила твердый пол под ногами. Набросив халат и даже не причесавшись, женщина выбежала из спальни.

Девочек она нашла внизу, в столовой, по голосам, слышным еще с лестницы. Они завтракали одни – судя по всему, вчерашний опыт не прошел для них даром. Дети умудрились накрыть стол почти «по-настоящему» – даже поставили в центре кофейник, хотя сами пили молоко. При появлении Марины они переглянулись и снова уткнулись носами в чашки. Та мгновение смотрела на детей, пытаясь понять, знают ли они уже страшную новость, и пришла к выводу, что не знают. Даже при всей ненависти к тетке девочки вряд ли способны были на такое хладнокровие.

– А где папа? – спросила она первое, что пришло на ум.

Дети снова переглянулись с каким-то загадочным выражением, словно у них была общая потрясающая тайна и делиться ею они ни с кем не собирались.

– Вы его видели? – настойчиво повторила Марина.

– Он уехал рано, пока мы спали, – ответила Ульяна, с самым загадочным видом опуская длинные ресницы.

– А… Нет, ничего, – поправилась она, видя, как на нее устремились детские взгляды. – Сейчас вернусь и сделаю омлет, налегайте пока на печенье!

Она повернулась было к лестнице, но ее остановил вопрос, заданный самым невинным тоном – так мог бы маленький ребенок спросить у мамы, где ночует солнышко.

– А правда, что ты беременна?

Марина медленно обернулась, подыскивая слова для ответа, но не нашла их и только кивнула – с этими детьми она иной раз забывала об их возрасте.

– Теперь вы с папой точно поженитесь, – удовлетворенно заметила Алина, критически оглядывая фигуру будущей мачехи. – Ладно, я так и знала. Вещи мы уже собрали.

– Какие вещи? – У Марины было чувство, что она не до конца проснулась. – Куда вы собрались?

– В Англию, – просто ответила та.

– С тобой, – уточнила Ульяна. – Да ты что – ничего не знаешь? А нам он все написал в записке – вот!

И она выскочила из-за стола, подав женщине смятый лист бумаги. Пробежав глазами несколько строчек, выведенных аккуратным и совершенно безликим почерком Банницкого, Марина несколько мгновений медлила, прежде чем поднять взгляд. Она просто не могла посмотреть на детей ТАКИМИ глазами. В них они могли прочесть слишком многое.

– Минутку! – Она сложила записку и отдала ее Ульяне. – Я сейчас вернусь. Что я вам обещала… Да, омлет. Не налегайте на сладкое!

Почти бегом взобравшись на второй этаж, она бросилась к двери, ведущей в спальню Надежды. Эта дверь должна была быть заперта – ночью, когда Банницкий уводил ее от этой проклятой комнаты, он запер дверь на ключ – Марина помнила сухие щелчки замка.

Сейчас дверь была наполовину открыта. Войдя, Марина сразу взглянула на постель. Она была заправлена, правда не слишком тщательно. Машинально поправив край свисавшего на пол покрывала, женщина огляделась. В комнате не осталось никаких следов пребывания Надежды. С прикроватного столика исчезли стакан с водой и коробочка с лекарствами, которые та принимала. Пепельница, где вчера вечером Марина заметила несколько окурков, теперь была пуста и даже чисто вымыта. Женщина провела кончиками пальцев по ее хрустальным граням, поднесла руку к глазам, растерла капли воды. Банницкий явно прибрался тут рано утром, собираясь на работу, но… Куда делось тело?

Почувствовав головокружение, она присела на край кровати и тут же вскочила, будто покрывало могло ее ужалить. «Он вызвал «скорую»? Дети ничего не слышали, а они спят чутко, и на том же этаже. Надо позвонить ему… Господи, что мне делать? Бежать отсюда, немедленно!» Она вспомнила записку Банницкого, и это заставило женщину криво улыбнуться. «Неужели он так наивен, что полагает, будто я соглашусь не задавать больше вопросов и уеду с его детьми в Англию?! Те, конечно, ничего не понимают, но в полном восторге – тут им явно надоело! И то сказать, в этом доме не повеселишься… Надо спускаться и сделать им омлет. Уже собрали вещи… Боже…» Она хотела идти к ним, но не могла – тело как-то безвольно отяжелело, ей снова захотелось прилечь. Марина подумала о ребенке, который, возможно, таким образом уже заявлял на нее свои права, и удивилась тому, как мало она вообще о нем думает. Вчерашний вечер в кафе, допрос наемной актрисы, ссора с Банницким… Разве так она должна была себя вести, узнав о беременности? «Может, я вообще не готова стать матерью? – усомнилась она, вспомнив свои прежние мечты о детях. – Да, я хотела ребенка, и хотела его от Миши, но… Как все повернулось! Я не знаю, что о нем думать, он со мной не откровенничает… И я обещала расплатиться сегодня с Асей, а денег у меня нет! Вот о чем я думаю, а не о малыше! Когда-нибудь вспомню это, и мне станет стыдно перед ним…» Она поймала себя на том, что думает о младенце, который и был-то пока размером с горошинку, как о несомненном мальчике, и грустно улыбнулась. «Можно быть в долгу даже перед таким крохой! Что же дальше? Что я ему скажу о его отце, когда он вырастет и у него появятся вопросы? Что его папа убил свою первую жену и потому мне пришлось его бросить?»