К Миронову никто не шел, и он сидел у окна и с тоской смотрел на площадь. На противоположной стороне ссорились, дрались и мирились оборванцы-беспризорники. Были среди них Турман и Гнедой. Но их знал только Красильников, который пока, в отсутствие посетителей, придремывал в своей каморке, примыкающей к мастерской Миронова.

— Семен Алексеевич, спите? — спрашивал Миронов.

— Лежу. Думаю.

— О чем?

— О детишках своих. Байстрюками растут.

Помолчали.

— А вы бы отдали их к Заболотному в коммуну.

— Нельзя. У них мать есть.

— Мать для мальчишек — не то. Для мальчишек отец нужен. Мать из мальчишек девочек воспитает.

— Я и думаю: что за поколение после войны вырастет? Стране мужики понадобятся. Защитники…

— Тихо! Кто-то идет.

В дверь постучал первый клиент. Войдя в мастерскую, он, как в церкви, снял шапку.

— Доброго здоровьица! — сказал он и выложил на стол перед Мироновым завернутый в тряпицу замок. Попросил сделать к нему ключ. Миронов порылся среди железной рухляди, собранной красноармейцами во Владиславовке. Нашел подходящий. Пришлось только очистить его от ржавчины и напильником сделать в нем выборку.

— Вы какими берете? — спросил дедок, обрадовавшись, что замок в руках мастера со щелчком открылся. — Царскими чи керенскими? Ходят слухи, шо при новой власти денег совсем не будет. Срасходуем царские, и шо тогда?

— Перейдем на натуральную оплату, — сказал Миронов.

— Скажить, а чи не могу я вам сейчас предложить натуральную? — спросил дедок и вывалил на стол пять тараней, сухих и изнутри светящихся жирком.

У Миронова накатилась слюна. Он торопливо сказал:

— Можно, конечно, и натуральную, — и смахнул рыбу в ящик, стоящий на стуле, рядом со столом.

Дедок поблагодарил Миронова и ушел.

А Миронов вынул из ящичка две таранки, позвал Красильникова:

— Нет никого. Иди, угощайся.

— Сейфовыми замками не интересовался? — спросил Красильников.

— На бандита не похож, — ответил Миронов.

— А ты думаешь, у них на лицах написано, что бандиты? Отчего ж мы столько дней не можем их выследить?

— Я в этом деле не очень разбираюсь, — равнодушно сказал Миронов. — Вам виднее.

Красильников посмотрел на площадь, увидел ватагу беспризорников и среди них Турмана. Тот был на страже. Он вопросительно смотрел на окно мастерской, ждал сигнала.

— Пусть проверит, — сказал Красильников и помахал рукой.

Турман кивнул, отыскал глазами дедка, неторопливо побрел за ним. Остальные трое остались напротив мастерской. Согреваясь, они время от времени устраивали между собой потасовку.

А Миронов и Красильников аккуратно очистили по таранке. Она была малосольная, жирная и очень вкусная.

— Днепровая, — сказал Красильников. — Астраханская, та сухая, постная. Нам раньше, когда в Особом отделе служил, паек астраханской выдавали. А днепровой — ни разу.

— Тарань — пища бедных. Лучшая рыба — лабрадор, и еще осетр и семга. Царская еда. Когда я еще мальчишкой был, нам часто к обеду осетра подавали.

— А ты что, и вправду, из графьев? — спросил Красильников.

— Это было так давно, я уже успел забыть.

— Ты не шибко много болтай, — посоветовал Красильников Миронову. — Всех графьев советская власть под нож пустит. Гляди, что б и ты в их компанию не попал.

— Разные графы были. Мы — из худосочных, бедных. Дед настоящим графом был. Все богатство в карты проиграл. Мы тогда под Екатеринбургом жили, с Демидовыми соседствовали. А неподалеку от нас ежегодная ярмарка была. На всю Россию ярмарка — Ирбитская, называлась. Дед и повадился туда ездить. От него нам один титул остался, все промотал. — Миронов поднял на Красильникова вопрошающий взгляд: — Или вы всех, без разбору?

Красильников не успел ответить. В дверь постучали, и он торопливо нырнул в свою каморку.

В мастерскую вошла старуха. Долго шаркала на пороге старыми ботинками, поставила на стол свою ношу.

— Может, я не до вас? — простуженным голосом спросила она, разворачивая укутанный в мешковину самовар. — Не сможете запаять?

Миронов коротко взглянул на укутанную в семь одежек старуху, стал рассматривать самовар. Был он необычный, не тот стандартный тульский, которыми была наводнена Россия, а небольшой, изящный, похожий на графин. Такие Тула выпускала только на заказ.

— Сожалею, но пока не смогу вам помочь. Зайдите через пару дней, — сказал Миронов. — Мы только открылись. Ни олово, ни кислоту ещё не успели завезти. Да и паяльная лампа нужна.

— Понимаю: первый день, — согласилась старуха, но уходить не собиралась. — Вы и в замках разбираетесь?

— Я в них-то только и разбираюсь. Пайка самоваров, это так, мой побочный приработок. А что у вас за замок? — подозревая, что речь пойдет о сейфовом, спросил Миронов.

— В скрыне замок спортился. Еще мамкина скрыня, в приданое мне досталась. Такой хороший замок! Открываешь, в он звоночками шо-то такое веслое грает. А года два назад… чи три… В позапрошлом годе на Пасху открываю, а в ём шо-то хрустнуло, и он замолчал. С тех пор молчит. Нельзя его вам принести?

— А вы сможете его вынуть?

— Я — нет. А сын выймет.

— Приносите, посмотрю. Сумею — вылечу.

Старуха стала заворачивать самовар, но затем вдруг спросила:

— А, может, я у вас его оставлю? Шоб до дому не нести.

— Оставляйте. Место не залежит, — согласился Миронов.

И старуха пошаркала по коридору.

Красильников снова появился из своей каморки.

— Старуха с самоваром… — небрежно бросил Миронов и затем спросил: — Все же надеетесь?

— День-два подождём. Должны бы объявиться, — сказал Красильников и, после коротких раздумий, добавил: — Если, конечно, в другие края не отправились.

— А, может, они в Феодосии и вовсе не бывают?

— И это возможно, — угрюмо согласился Красильников. — Самое паршивое дело: ждать, искать и догонять.

Они еще не знали, что события уже начали разворачиваться.

* * *

Когда старуха вышла из мастерской и пошаркала по Базарной площади, мальчишки долго смотрели на витринное окно. Видели двух сидящих мужчин. Один из них был им знаком: он утром «от пуза» накормил их и обещал еще. Но сигнала он не подавал. Может, забыл о них? Или не видел?

Был бы здесь Турман, он решил бы, как поступить. Но он все еще не вернулся, а заходить в мастерскую им не разрешено.

А старуха уходила.

— Ты гляди, как нарезает, — глядя ей вслед, сказал Гнедой.