— Что я наделал?.. Убейте меня!

Земля дрожала, прямо на него неслась лавина закованных вжелезо коней и всадников. Он видел только опущенные шлемы, однажды в прорезьличины сверкнули глаза, затем всадники с грохотом пронеслись мимо. Там быллязг, крики, ржание, звон, а следом за всадниками бежали пешие, на лицахярость, в руках простые плотницкие топоры, киевский князь бросил в бой дажепростолюдинов…

— Убейте! — закричал Дюсен в муке. — Убейте!

На него набежал здоровенный мужик с поднятым топором, Дюсенвидел широко разинутый в реве рот, услышал только завывание, безумные глаза.Затем этого мужика пронесло мимо, потом еще и еще. Он выронил саблю, опустилбессильно руки. Мир качался, перед глазами мелькали размытые силуэты, носпасительного удара все не было.

Рыдая, он раскинул руки, пытаясь выхватить кого-нибудь,кричал:

— Убейте!.. Убейте меня!.. Я только что убил Вьюна!..

От его рук уворачивались, пробегали мимо. Он как сквозьтолстые стены слышал звон железа, крики ярости, хотя это происходило в двухшагах, иногда схватки завязывались совсем рядом. Он в отчаянии и бессильноймуке смотрел по сторонам, но избавления не приходило, и наконец в душе страшнои отчетливо прозвучал глас.

В страхе вскинул голову. В середке чистого неба появиласьчерная туча, снизу ее подсвечивало оранжевым, словно туча была каменной, а подней полыхало незримое пламя. Из тучи вырвались яркие прямые лучи, пересекливесь небосвод. В этом был для него знак, Дюсен застонал от бессилия понять…

Вьюн был тяжел как могильная плита. Дюсен бережно поднял,понес, прижимая к груди. Горячие слезы прожигали кожу, оставляя вспухшиедорожки, капали, голова и ноги вечно непоседливого Вьюна бессильно болтались.

Из пелены начали проступать высокие врата. Мелькаливсадники, лица, в черепе больно отзывались хриплые людские голоса. Он снедоумением понял, что это врата Киева, хотя вроде бы собирался отнести телоВьюна к себе в шатер.

Сделал усилие повернуть, но одеревеневшие ноги сами неслипрямо в раскрытые врата. Застывшие как у мертвеца руки прижимали к грудиубитого друга, убитого предательским ударом в спину, убитого его рукой…Звериный крик-рыдание вырвался из груди. Его шатало, по сторонам снова бледныепятна лиц этих существ, проползла деревянная стена, кто-то протянул руки вдлинных белых рукавах, но он только крепче прижал тело к груди, мотнул головой,разбрасывая горючие слезы, пошел, пошел во внутренности этого проклятогогорода…

Со стороны Хазарских врат тоже донеслись крики, шум, конскоержание. Претич прислушался, сказал с беспокойством:

— Не проломили там стену?

— Врата заложены бревнами, — напомнил ВолчийХвост. — Да и мешками с песком…

— Я говорю о стене, — сказал Претичсварливо. — Жужубун — зверь умелый. И хитрый. Он мог послать тудаотряд с тараном, чтобы стучали и шумели, а сам отправить войско с другойстороны.

Владимир сказал напряженно:

— И все-таки надо послать туда дружину.

— Княжескую?

— Моя только вышла из боя, — ответил Владимирхмуро. — А младшая отдохнула. Пошли ее.

— Да стоит ли?

— Стоит, — ответил Владимир. Помолчав,добавил: — Там Дюсен встал на место погибшего Вьюна… Эх, что мы с хорошимпарнем сделали…

Жужубун в самом деле и старый степной волк, и хитрый жук, ивсе такое, но у него под рукой оказалось такое громадное войско, что на этотраз не стал особенно хитрить и от избытка мощи велел брать город с двух сторон.К тому же ромеи снабдили такими хитроумными осадными машинами, что стены можнорушить в любом месте.

С высоты бросали камни, валуны, лили кипящую смолу, однакоэто таранное бревно двигалось на колесах, а сверху блестел железом навес. Егоне удавалось поджечь, а укрытые под такой крышей люди мерно раскачивали бревно.Оно с первого же раза ударило с такой мощью, что стена затряслась, как молодоедеревцо в бурю. Люди наверху хватались за зубцы, иначе их ссыпало бы наземь,как спелые груши.

Со второго удара затрещало. Снаружи хрипло и мерно кричали втакт ударам. По эту сторону к стене сбегались ратники, от надежно заваленныхкамнями ворот примчалось с десяток воинов в полотняных рубахах, но с хорошимибоевыми топорами.

Стена тряслась, как камыш в бурю. Наконец раздался страшныйтреск, на уровне пояса от земли два бревна переломились. В страшную дыру,ощеренную расщепом, просунулось тупое рыло тарана. Огромное, окованноежелезом, — где только и нашли дуб в три обхвата? — оно посмотрелопугающе, тупое и безглазое, со скрежетом убралось, затем по ту сторону стеныраздался ликующий крик.

Стена зашаталась от новых ударов. Таран переламывал бревнарядом, расширял проход. От ворот набежал еще малый отряд, подняли крик. Наподмогу спешили со всех сторон, но все простые мужики с плотницкими топорами,рогатинами, даже кто-то примчался с вилами.

Степняки в проход лезть не спешили. Окованный железом тараннеутомимо долбил, рушил, ширил. С той стороны орали и злобно корчили рожи,пугали, показывали, как будут вспарывать животы, рубить головы, сдирать кожу, ас этой стороны ополченцы угрюмо молчали, сопели, покрепче сжимали рукоятитопоров.

Когда рухнул участок стены, куда могли проехать разом троевсадников, степняки ринулись на приступ. Натиск был так силен, что ополченцыполегли почти сразу, а набегающие с разных концов вооруженные люди падали подсвирепыми ударами отборного отряда.

Дюсен мчался тесными улочками к месту пролома в составемалой дружины. Претич не только определил его в младшую дружину, но и место встрою дал, то, которое всегда занимал Вьюн. А старый Людота, молча сочувствуянесчастному, заменил его побитые доспехи, что уже стали похожи на колоду длярубки мяса, на новенькие, только что откованные. Саблю заново заточил и закалилтак, что теперь она рубила даже камень, не оставляя на остром как бритва лезвиини малейших зазубрин.

Печенеги смяли остатки защитников, врывались в дома, спешапограбить первыми. На пороге их встречали старики и дети с топорами в руках,даже женщины хватали рогатины, везде стоял торжествующий визг, крик.

Никто не заметил, когда прямо из-под земли поднялись двавсадника. Один в полных доспехах, второй в легкой кольчуге, но, когда завертелгигантской дубиной размером с оглоблю, печенегов разбросало как глиняныегоршки. Второй вскинул меч, прокричал славу Киеву, встал посреди пролома. Егопытались сбить саблями, топорами, копьями, в него метали арканы, бросали боевыемолоты, швыряльные ножи, но он стоял как скала, а меч его сразу воздвиг передсобой гору трупов.

Но таран обрушил еще часть стены. Открылся вид наневообразимое войско. Теснясь, всадники в мохнатых шапках врывались черезрасширившийся пролом с торжествующим криком. Кто-то все еще пытался сразитьдвух неизвестных, остальные обошли их по широкой дуге с диким криком степняков: