— Достаточно, Лира. Вирна ни в чем не виновата.

— Она никогда ни в чем не виновата, — цедит она.

Лайтнер шагает было к ним, но на этот раз я перехватываю его.

— Хватит, — говорю тихо.

— Хватит?

— Хватит ссор. Хватит ругани. Сейчас мы вместе пойдем к Гордону и обсудим то, что ты предлагаешь. Возможно, у него есть план расстановки зарядов или хотя бы какие-то наработки на эту тему, не просто же так миротворцы следят за ныряльщиками. Должен же у него быть план по нейтрализации бомб после устранения Дженны.

— Надеюсь, что от них хоть какой-то прок будет, — рычит он, глядя на Хара, а после снова смотрит на меня. Его взгляд смягчается, и это мгновение я тоже стараюсь поймать. Сохранить в памяти. Такие драгоценные мгновения близости, в которых я просто теряюсь. Тону.

Возможно, он чувствует что-то подобное, потому что тянется к моей щеке, но за миг до прикосновения сжимает пальцы в кулак.

— Так что? — спрашивает Лайтнер. — Ты согласна жить со мной на берегу океана? В продуваемом всеми ветрами домике, пока я не придумаю, как сделать его посолиднее?

То ли напряжение выходит, то ли просто сама мысль о Лайтнере К’ярде в продуваемом всеми ветрами домике кажется мне нереальной, но с губ срывается смешок.

— Я так жила всю жизнь, — замечаю я и касаюсь прядки его волос. — А ты сможешь?

— Если рядом будешь ты — запросто.

Я смеюсь.

— Погоди. Ты еще не спал на старом скрипучем диване возле окна, которое очень любят зимние ветра.

— Будет повод попробовать что-то новое, — Лайтнер тоже улыбается. — Главное, что мы будем вместе, все остальное неважно. Только ты.

— Возвращаемся!

Голос Вартаса врывается в наш ненадолго ставший одним на двоих мир слишком резко. Меня награждают яростным взглядом, после чего указывают в сторону откинутой крышки.

На этот раз Лайтнер спускается первым, внизу протягивает мне руку. Я уже автоматически кладу ладонь на его запястье поверх одежды. Возможно, он прав, и к этому можно привыкнуть? Можно привыкнуть к тому, чтобы чувствовать через одежду? Чтобы целовать друг друга в океане, в сбивающих с ног волнах. К тому, чтобы минуты близости были такими, как сегодня утром у нас?

Я правда начинаю в это верить, и это… еще страшнее, чем верить в то, что ничего не получится. Я понимаю это только когда сердце пропускает удар.

Я безумно хочу быть с ним, и так же безумно этого боюсь.

Что, если мы разрушим друг друга? Своей силой.

К счастью, сосредоточиться на этой мысли не успеваю: мы снова приходим в столовую.

— Гордон сказал…

— Гордон сейчас занят, — отрезает один из миротворцев. — Так что ждите.

— Я могу проводить тебя к сестрам, — теперь Вартас демонстративно на меня не смотрит.

— Нет, спасибо.

— Все? Твоя семья тебе больше не важна?

А вот теперь смотрит: напряженно, прищурившись. Зло.

— Они тоже моя семья. — Я подаюсь назад, и Лайтнер кладет руки мне на талию. Прижимаясь спиной к его груди, я чувствую себя в безопасности. А еще — как будто меня захлестывает волна: безумная, высокая, способная увлечь на глубину или поднять над землей до неба. Это совершенно точно не страх. Это — восторг и бесконечное, безграничное новое чувство единства.

Смотрю на Хара с Кьяной:

— Все они.

Лиру я, разумеется, не имею в виду, но она и отсаживается от нас подальше.

Вартас морщится и уходит, а мы вчетвером размещаемся за одним столом.

— Что, можно выдохнуть? — хмуро интересуется Хар.

Кто-то из миротворцев предлагает ему пройти в медотсек, но он смотрит в его сторону так, что парень тут же испаряется.

— Относительно, — отвечает Лайтнер.

Потом он пересказывает друзьям все то, что ему рассказала я, и по мере того, как Кьяна и Хар становятся все более серьезными, я почему-то наоборот расслабляюсь. Возможно, именно потому, что понимаю: они действительно на моей стороне, а может быть, потому что все мы сейчас здесь, и мы в безопасности. В относительной безопасности, здесь и сейчас, равно как и мои сестры, но это уже гораздо больше, чем было у меня вчера.

— Мы пойдем к этому Гордону все вместе, — говорит Хар, когда Лайтнер заканчивает объяснять.

Кьяна кивает.

— Ты всерьез собиралась это сделать? — спрашивает она у меня. — Пойти туда, к ней?

— Нет, — за меня отвечает Лайтнер. — Просто Вирна очень любит взвалить на себя больше, чем способна утащить.

— Эй!

— Гордон тебя ждет, — прерывает наш разговор приблизившийся миротворец.

Мы поднимаемся все вместе.

— Я сказал: тебя.

— Мы идем все вместе, — я смотрю на него в упор. — Или не идем.

В итоге мы идем все вместе, но едва переступаем порог кабинета Гордона, он складывает руки на груди.

— Я приглашал тебя одну, Вирна.

Это последнее, что он говорит до того, как земля под ногами содрогается. С такой силой, что меня швыряет к Лайтнеру, он едва успевает меня подхватить. Дрожь прекращается, но лампы отчаянно мигают, и перед глазами пещера все еще ходит ходуном. Тем не менее сверху не сорвалось ни единого камушка, это меньше всего похоже на землетрясение. Еще до того, как Хар, Лайтнер и Кьяна переглядываются, я понимаю, что это въерхи.

В следующее мгновение по стене идет трещина.

Одна, другая, третья.

Включается сирена, Гордон выхватывает оружие.

На моих глазах скала разваливается на части, но вместо того, чтобы погрести нас под обломками, взмывает вверх. Я невольно вскидываю голову и вижу над нами огромные пласты камня, которые парят в воздухе.

Небо. Кусочками. Там, где его не закрывает выломанная из земли скала.

И бронированные эйрлаты.

Лайтнер К’ярд

Парящие камни.

В детстве я проделывал этот фокус с маленькими камушками. Сначала строил из них пирамиду, а потом разбирал ее с помощью силы. Что-то подобное мы позже делали в школе и на тренировках Адмирала. Разве что там камни были уже не крошечными, а размером с эйрлат. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как на наших глазах въерхи разбирали скалу.

Даже я залип на долю мгновения, время будто замерло для всех нас. Как в том коридоре, когда между мной и Мэйс была смертоносная программа, желающая разрубить меня на части.

Секунда.

Две.

Мой судорожный вдох.