Мой сосед Андре – настоящий пример для меня. Ему всего тридцать пять лет, и у него рак кишечника. Андре делает для своего излечения все возможное. Он скомбинировал научную медицину – операции, химиотерапию и облучение – со всем, что посчитал для себя полезным. Он очень осознанно питается, ставит перед собой новые цели и даже осваивает новую профессию. Его подруга всецело поддерживает его. Однажды я пошел с ним на церковную службу в Эйфель и узнал, какую позитивную поддержку может оказывать община. Каждый прихожанин мог написать записку с пожеланием. Один тот факт, что каждый формулирует, в какой помощи он нуждается, уже помогает. Корзинки с обращениями ко Вселенной стояли перед алтарем, рядом с сотнями свечей. В церкви много пели и молились. Меня по-настоящему взволновал момент, когда каждый желал другому чего-то хорошего. Мне понравилось, что каждый был открыт для каждого. Андре – один из самых позитивных людей, которых я знаю, и его лечащий врач удивляется тому, как хорошо он себя чувствует.

«Борьба с раком» – обоюдоострая риторика. С одной стороны, эти слова дарят надежду. С другой стороны, они автоматически делают тех многих, кто не выиграл эту битву, проигравшими. И это некорректно. Живут ли «бойцы» дольше? Это сложно вычислить, потому что отношение к болезни может меняться и прыгать туда-сюда. Когда больных опрашивают в момент Х, а через три года смотрят, как сработала их жизненная установка, ученые не учитывают, что за три года с человеком могло произойти многое такое, что не имело отношения к его настроению в день Х. Больные раком вынуждены принимать контрастный душ ощущений. Временами они полны боли, безнадежности и отчаяния. Но бывают и дни, наполненные надеждой, жизнерадостностью и даже счастьем.

И все же, большинство различных исследований доказывает: потеря надежды и «отказ от сопротивления» сокращают жизнь. Однако агрессивная боевая позиция не обязательно лучше, чем активная или невозмутимая. Решающим фактором для качества жизни и ее продолжительности является социальная поддержка. Пациенты, на чьей стороне сражаются люди, которые прошли с ними огонь и воду, сильнее. Это люди, которые слушают тебя и берут за руку, когда тебя переполняет страх. Которые ходят с тобой на терапию. Одно это способно усилить иммунную систему и вдохнуть в человека жизнь. Семья и друзья важны, но также важны и единомышленники. Существует много групп самопомощи, психоонкологов, групп в центрах дополнительного образования и общинах.

Очень хорошо работает идея взаимного коучинга. Если бы у меня нашли рак, я бы искал кого-то, кто болел моим заболеванием, преодолел его и выжил. Человек, который понимает мою жизненную установку, но находится на одну ступень опыта выше, может проконсультировать лучше, чем любой психолог или врач. И я бы хотел регулярно медитировать, упражняться смотреть на мысли безоценочно и отпускать их плыть дальше, как облака. Мне нравится медитация, в которой нужно представлять, как гора покоится в самой себе: иногда на нее светит солнце, иногда падает дождь, иногда приходят холода, но все это скользит лишь по ее поверхности. В сердцевине она покоится и живет. В свое время это упражнение очень помогло мне. Сейчас я выполняю его не регулярно, но иногда бывает полезно вспомнить об «алмазе» внутри, которому ничто не может навредить. Также я хотел бы найти группу для танцев по методу пяти ритмов. Бесспорно, существует еще много таких вещей и занятий, которые уже однажды помогли мне, и к ним можно вернуться вновь.

Я бы каждый день вспоминал о том, что большинство людей с онкологией могут жить еще долго и счастливо, что у этого заболевания не одна форма проявления, что под этим неудачным словом скрываются различные заболевания, которые лучше не бросать в один котел. Что многие виды рака стали поддаваться контролю и превратились во всего лишь неудобных спутников человека, как и другие хронические заболевания, с которыми можно жить дальше. Рак больше не равнозначен скоропостижной смерти. Я бы постоянно напоминал себе об этом.

И я бы составил список вещей, которые хотел бы пережить. Такие «Bucket Lists»[35] могут на первый взгляд показаться очень зловещими: что я хочу сделать, посмотреть, узнать, пока меня не заберет смерть (по-английски «to kick the bucket»[36]). Но дыхание дамы с косой обостряет наше восприятие и сосредотачивает наше внимание на том, что действительно имеет смысл, что является жизненно необходимым. И еще она может прийти в любой момент, даже без предварительного уведомления в виде диагноза. Наше время ограничено, и немного структурировать и распределить его не значит до гроба пребывать в стрессе и утонуть в списке дел «To-do»[37]. Я бы скорее назвал это списком «To-be»[38]. Кем я хочу быть, а что я не хочу делать и иметь? Какие стороны в себе я хотел бы отточить? Как я хочу жить, что я хочу передать?

Есть люди, которые предпочитают вообще не заниматься своей болезнью. Люди, которые пытаются просто жить так, как жили до этого. Я думаю, что я бы так не смог. Но кто знает?.. В любом случае нет необходимости делать болезнь центром мироздания. Каждый может жить и умирать так, как считает правильным.

Родственникам часто бывает сложно это пережить. Моя тетя, врач-рентгенолог, которая многим пациентам с онкологией поставила первичный диагноз, сама заболела раком поджелудочной железы. Поскольку симптомы этого вида онкологии проявляются лишь на поздней стадии, то часто оказывается, что рак уже распространился по всему телу и его тяжело оперировать и лечить. Я много раз навещал ее и хотел знать, как она видит свою болезнь, что она хочет сделать для себя и своего тела и что записано в ее внутреннем списке желаний. Она не хотела об этом говорить. Это была черта ее характера, и я принимал ее, хотя это давалось мне с трудом. Моя тетя до последнего ходила на химиотерапию, которую плохо переносила и которая не могла значительно продлить ее жизнь. Но она не желала дискутировать о смысле и цели этих медицинских дубинок. Она умерла еще до того, как мы успели подготовить ей место в хосписе. Я часто думал о том, что она, возможно, получила бы больше пользы, если бы больничная касса просто перечислила ей напрямую десять процентов от всех денег, которые она безропотно выплатила за бесполезные и экстремально дорогие лекарства. На эти десять процентов она могла бы совершить кругосветное путешествие вместо того, чтобы бороться в палате за пару лишних дней или недель. Наверное, это могло бы стать моим путем, но не ее.

Идея с десятью процентами – это утопия, я знаю. А что не утопия, так это разговор с врачами и родственниками о том, что продолжать терапию бессмысленно и что пора подумать об услугах паллиативных отделений и хосписов. Большинство людей в паллиативном отделении получают такой уход, что их можно выписать домой. Потому что раз уж все зашло настолько далеко, то я бы предпочел умереть дома. Так же как и многие другие.