Все сказанное помогает лучше понять, почему банкет равных стал в последующие годы одной из любимых тем узкой, но влиятельной группы, сформировавшейся вокруг Пьера Леру, Жорж Санд и их «Независимого обозрения», основанного в 1841 году в противовес чересчур консервативному «Обозрению двух миров». Поставленный в центр республиканской и социалистической пропаганды, образ Причастия равных мог приобрести огромную силу, тем более что католическая Церковь в это время потеряла к нему интерес (хотя религиозная живопись первой половины века переживала расцвет, изображения Тайной вечери, созданные за этот период, можно пересчитать по пальцам одной руки[489], а в Париже до 1850 года они вообще неизвестны). Всякий читатель «Консуэло» и «Графини Рудольштадт» знает, чем кончается эта дилогия: героиня отыскала Ливерани — Альберта фон Рудольштадта, за которого вышла, не любя его, когда он был при смерти, и которого считала умершим; ее наконец принимают в орден Невидимых (описанный Жорж Санд по образцу масонской секты иллюминатов, основанной Адамом Вейсгауптом в Баварии в конце XVIII века), и теперь Консуэло и Альберт могут отпраздновать свое настоящее бракосочетание. Перечитаем эти строки из финала «Графини Рудольштадт», в котором влияние идей Леру чувствуется так сильно, что долгое время именно он считался (ошибочно) их автором:

Если учесть, что перед нами, в сущности, исторический роман, своего рода портрет XVIII века, написанный литератором века последующего, нетрудно понять, что описанная трапеза — еще не банкет Равенства. Но это уже братский банкет и это больше, чем банкет масонский. С точки зрения Санд и Леру, иллюминаты XVIII столетия, хотя и жили на два поколения раньше, уже двигались к Равенству. Иллюминаты еще очень далеко отстояли от цели, но на последних страницах романа Санд вкладывает в уста Альберта, странника и пророка, похвалу Французской революции:

Наши предки гуситы. Чтобы понять эту фразу, нынешние читатели, которые, скорее всего, разбираются в истории средневековой Богемии не лучше, чем современники Жорж Санд, должны припомнить предыдущие страницы романа. На протяжении всей первой части «Консуэло» странность поведения графа Альберта и его верного слуги Зденко, которая так завораживает и отталкивает героиню, проявляется в их особенном благоговении перед памятью гуситов. Французам 1841 года эти чешские патриоты XV века, в конце концов разгромленные германскими крестоносцами еще до того, как Богемия вошла в состав империи Габсбургов, казались братьями поляков, страдающих под игом Российской империи. Но кроме того, гуситы были — и именно это привлекло к ним внимание Пьера Леру и Жорж Санд — еретиками и мучениками. Санд посвятила им две небольшие книги, «Ян Жижка» и «Прокоп Великий» — плод исторических разысканий, которыми она занималась при написании «Консуэло» и «Графини Рудольштадт». Так вот, гуситы, которые за столетие до Лютера критиковали католическую Церковь за ее иерархический характер и пристрастие к роскоши, причащались под обоими видами, хлебом и вином, отчего их стали называть утраквистами (от латинского utraque specie — под обоими видами). А их лозунг, их боевой клич, который в эти годы переняли французские республиканцы крайне левых убеждений, особенно после их разрыва с Церковью, звучал так: «Чашу — народу!»

Жорж Санд ни в романе, ни в маленьких книжках о Жижке и Прокопе не скрывает, что гуситские войны отличались дикой жестокостью, что гуситы по приказу своих вождей учиняли резню в монастырях. Но она указывает и на одну особенность богемских крестьян, которая роднит их мятеж с великими милленаристскими утопиями позднего Средневековья, с «вечным Евангелием» Иоахима Флорского, а затем с восстанием немецких крестьян по призыву проповедника Томаса Мюнцера (жакерия, которую Лютер рекомендовал помещикам подавить без жалости): табориты, сторонники Яна Жижки и Прокопа Великого, в своей неприступной крепости Табор ввели общую трапезу, общий стол, за которым все сотрапезники были равны. Благодаря Санд гуситы и их девиз, до этого не известные никому во Франции (а возможно, и в Чехии), за несколько лет сделались почти знаменитыми. Как известно, одна из глав «Банкета», незаконченной книги Мишле, носит название «Чашу — народу!». Менее известно, что в «Истории Французской революции» Луи Блана, первый том которой вышел весной 1847 года, гуситам отведено почетное место: автор предваряет рассказ о событиях Революции своего рода генеалогией революционного духа в Европе Нового времени, от Реформации до века Просвещения. Поэтому первая книга первого тома называется «Протестантизм», а ее первая глава посвящена не Лютеру, а Яну Гусу и его соратникам. Тон Луи Блана эпический, однако автор старается цитировать источники и даже описывает подробнее, чем сама Санд, трапезу гуситов как предвестие грядущего общества: