причем и русские и греки обвиняли друг друга в недостаточной решительности. Однако его последствия ощущались значительно дольше. Для противодействия мятежникам османы разрешили албанским ополченцам и наемникам бесчинствовать во многих областях Греции, а это привело к нарушению торговых сообщений, в результате чего многие афинские торговцы оказались в чрезвычайно затруднительном финансовом положении и были не в состоянии платить своим французским деловым партнерам. В 1780-х гг. последний посол Французского королевства в Османской империи граф де Шуазёль-Гуфье настоятельно призывал турецкие власти принудить афинских торговцев расплатиться с долгами под страхом конфискации.

По-видимому, эта тактика не принесла большого успеха, даже когда три представителя грекоправославной общины Афин были повешены в устрашение прочим. Как бы то ни было, Шуазёль-Гуфье хотел получить от османских земель нечто большее, чем просто деньги. Он был страстным поклонником Древней Греции, хотя наблюдения за восстанием Орлова внушили ему скептическое отношение к воинственности современных греков. Еще до назначения послом, случившегося в 1784 г., он проводил и финансировал исследования древних артефактов Восточного Средиземноморья, и в особенности Греции. В числе тщательно подобранных им помощников в этом предприятии был талантливый художник и историк Франсуа-Себастьен Фовель. В 1780 г. увлеченный классическим искусством аристократ дал двадцатисемилетнему художнику задание, должно быть приведшее того в совершенный восторг: объехать все места, связанные с Древней Грецией, чтобы описать и зарисовать их. Сам граф уже совершил подобное путешествие и готовил к публикации роскошную книгу, но считал, что ему недостает материалов.

Экспедиция не вполне достигла изначальной цели: аристократ выпустил свою внушительную книгу[161], не дождавшись отчета Фовеля. Однако это задание внушило Фовелю страсть к физическим остаткам классического мира и позволило ему получить некоторые практические навыки выживания среди опасностей османских владений. Сотрудничество между аристократом и художником на этом не закончилось. Как только граф был назначен послом в Стамбул, у него возникла мысль отправить Фовеля в Афины, чтобы тот занялся там съемкой слепков со скульптур и сбором произведений искусства. Посол велел давнему консулу Франции в Афинах господину Гаспари получить у местных турецких властей все разрешения, которые могли потребоваться художнику. Вскоре Фовель уже энергично снимал слепки со скульптур Акрополя. Съездил он и в другие точки Греции, в том числе на остров Санторин, а затем, в 1787–1788 гг., проделал большую работу на Акрополе и в его окрестностях. Его деятельность явно не ограничивалась одними лишь исследованиями. В четырех случаях во Францию были отправлены – напрямую или через другие порты, например Измир, – грузы ящиков с древностями.

Во время раскопок в Эрехтейоне, где он нашел мозаичный пол христианской эпохи, он и получил от своего аристократического работодателя знаменитые откровенные инструкции. «Забирайте все, что сможете, мой дорогой Фовель, не пренебрегая никакими средствами похитить из Афин и их окрестностей все, что только можно похитить … не медлите, не щадите ни живых ни мертвых». Это лишь один, получивший наибольшую известность, отрывок из переписки двух французов. Докторская диссертация канадского археолога Александры Леск, посвятившей всю свою научную карьеру изучению Эрехтейона, проливает несколько больше света на то, как изобретательно они интерпретировали османские разрешения, ставя их на службу собственному стяжательству. По-видимому, Фовель получил разрешение на исследование Эрехтейона (для чего требовалось снести стену[162] и произвести глубокие раскопки) в рамках поисков водяного источника, якобы созданного Посейдоном во время состязания с Афиной. Шуазёль требовал, чтобы он использовал это разрешение в качестве «предлога» для похищения не просто каких-нибудь барельефов, но целой кариатиды (одной из шести великолепно высеченных статуй дев), если возникнет такая возможность. Фовель действительно вывез некоторые барельефы и слепок по меньшей мере одной из кариатид.

И посла, и его подручного возмущали изменения, произведенные с этим зданием при его преобразовании в христианскую церковь – предположительно тогда же, когда был преобразован Парфенон. «Христиане всячески обезобразили этот храм», – брюзжал Фовель, которому тем не менее весьма понравились две зеленые колонны периода византийского христианства. Он уговорил одного местного мусульманина тайно вывезти некоторые фрагменты из Эрехтейона с холма в нижний город под грузом навоза. В Парфеноне и вокруг него художник добился даже большего успеха. Ему удалось забрать с Акрополя и отправить во Францию две метопы и фрагмент фриза Парфенона пятиметровой длины. (Эти объекты не пришлось даже отделять от здания храма: они уже лежали на земле или под землей в результате катастрофы 1687 г.) Французская революция разорвала связи между вельможным послом и его подчиненным. Новые повелители страны вызвали графа обратно в Париж, но он благоразумно предпочел бежать в Россию и предложить свои услуги царю[163].

Происходившие во Франции пертурбации в меньшей степени затронули Фовеля, который остался в Афинах и стал независимым коллекционером и торговцем древностями. Он оставил себе целый набор предметов искусства, которые должен был отправить своему нанимателю (в счет, как он утверждал, трехлетнего жалованья, которое тот ему задолжал), и начал строить своего рода частный музей, ставший достопримечательностью эмигрантской части города. Хотя теперь он был самостоятельным антикваром, масштабы его деятельности по-прежнему зависели от сердечности отношений между Францией и Блистательной Портой[164]. Эти отношения разрушились в 1797 г., когда Франция захватила Ионические острова, попыталась взять под контроль принадлежавшие Турции соседние материковые области, а затем вторглась в османский Египет. В ответ султан отбросил давнюю вражду с русскими царями и заключил с Россией союз против Франции. (В 1798 г., как и в 2018-м, российско-турецкое соперничество могло стремительно испаряться, как только обе державы испытывали давление со стороны Запада.)

Всего через несколько дней после начала войны между Османской империей и Францией в 1798 г. в Афинах начали арестовывать французских подданных и конфисковать их имущество. Фовель оказался среди арестованных; годом позже его перевели в печально известную тюрьму в Стамбуле, и у него, должно быть, не осталось никаких надежд на сохранение драгоценной коллекции древностей. Тем временем в Афинах имущество французов срочно распродавалось по бросовым ценам. Греческие торговцы, разорившиеся из-за неуступчивости французских кредиторов, вероятно, чувствовали себя отмщенными.

Как только Франция оказалась в немилости у османов, освободившееся место тут же поспешила занять Британия. Развитие этой непрочной, но стратегически важной дружбы было поручено Томасу Брюсу, седьмому графу Элгину, бывшему также владельцем величественного родового поместья Брумхолл в шотландском графстве Файф. Он прибыл в Стамбул в качестве британского посла в Порте в ноябре 1799 г. и оставался там чуть более трех лет. К моменту его отъезда львиная доля скульптур, установленных в Парфеноне, и многие другие великолепные предметы эпохи Перикла уже были демонтированы и по меньшей мере отложены для перевозки в Британию, где, как исходно предполагал Элгин, они должны были украсить Брумхолл.

Другими словами, Элгину удалось осуществить то, о чем Фовель только мечтал, – не только передать на север знания и изображения классической Греции, но и вывезти из