на его счет столь же кровожадные планы. Обманув и их, он снова сумел бежать и наконец повстречал двух всадников из Эпира, которые, будучи «своего рода христианами», согласились взять его под свою защиту и сопроводить до ближайшего порта. Даже если эта история и была несколько приукрашена в пересказе, она, видимо, верно описывает атмосферу отдаленных провинций Османской империи. Что же касается основного занятия двух британцев – описания произведений искусства, – в нем они составляли впечатляющую пару. Реветт учился архитектуре и передал часть своих знаний Стюарту, а тот, будучи не только умелым рисовальщиком, но и талантливым живописцем, создал множество зарисовок греческой жизни, которые до сих пор остаются интереснейшим документом. В процессе публикации обещанных плодов этих трудов Стюарт показал себя человеком неусидчивым и в конечном счете блестящим.

Они с Реветтом вернулись в Англию в 1755 г., а первый том их работы под названием «Афинские древности» (The Antiquities of Athens) вышел в свет лишь в 1762-м. В этот момент Реветт отказался от дальнейшей работы и увлекся новой греческой экспедицией. Второй том вышел в 1787 г.; в 1794 г. его наследники опубликовали третий том, а в 1816-м – четвертый. В последние десятилетия жизни Стюарт вел рассеянный образ жизни в Лондоне, много пил, женился на двадцатилетней женщине, когда самому ему было шестьдесят семь, и лишь в редкие, непредсказуемые моменты оказывал услуги аристократическим клиентам, стремившимся использовать его архитектурные таланты. Тем не менее итоговые результаты его несистематических трудов до сих пор поражают воображение. Стюарт по праву заслужил прозвище Афинского: сотни его гуашей, а также изысканно оформленных, скрупулезно точных гравюр и офортов обогатили археологические знания и преобразовали британские вкусы. Он приложил руку к десятку знаменитых английских зданий и интерьеров, в том числе к неоклассическому Спенсер-хаусу, стоящему недалеко от лондонской Сент-Джеймс-стрит.

В поместье Шагборо в Стаффордшире он создал почти точную копию башни Ветров, афинского здания, использовавшегося в османскую эпоху в качестве мусульманского текке, или молитвенного дома, в котором происходили вихреподобные, гипнотизирующие пляски дервишей. Англичане XVIII в. не в меньшей степени, чем римляне I или II вв. н. э., были твердо уверены, что совершенство в искусстве и архитектуре состоит в как можно более точной имитации колонн, фронтонов и архитравов периода высочайшего расцвета Афин. По возвращении в Лондон Стюарта отвлек и в то же время побудил действовать соперник из Галлии, Жюльен Давид Леруа.

Француз провел в Афинах всего три месяца 1755 г., а три года спустя опубликовал результаты своих исследований в книге под названием «Руины прекраснейших памятников Греции» (Les Ruines des plus Beaux Monuments de la Grèce). Стюарт яростно раскритиковал его работу, обвиняя многие из описаний Леруа – например, скульптур башни Ветров – в неточности. «Изображение Борея[157] мало похоже на оригинал; положения головы, ноги и рук сильно отличаются от него». Леруа не менее желчно возразил, что его английские соперники слишком одержимы точными эмпирическими наблюдениями; он же стремился передать дух великих памятников и показать, как они вписываются в более широкий культурный и исторический ландшафт. Работа французского автора способствовала оживлению эллинофильских настроений в его стране так же, как труды Стюарта и Реветта спровоцировали появление моды на все греческое в Британии.

Около 1760 г. методы управления Афинами изменились. Город больше не подчинялся «черному евнуху»: в нем была введена система откупов, называвшаяся маликане. В рамках этой системы право собирать подати с каждого конкретного района продавалось с торгов и предоставлялось тому, кто предлагал за него самую большую плату. Теоретически откупные контракты были пожизненными, но на практике они часто переходили из рук в руки и могли находиться в совместной собственности нескольких человек. Откупом мог владеть наместник Афин – воевода (назначение на эту должность по-прежнему ежегодно возобновлялось), а мог и кто-нибудь другой. Это изменение ослабило связи Афин с султаном, и видным афинянам стало труднее подавать жалобы высшей власти, находившейся в Стамбуле. Новая система могла бы быть более терпимой, если бы у города не появился жестокий правитель, распоряжавшийся городскими делами в течение последней четверти XVIII в. Он звался Хаджи Али Хасеки: последняя часть его имени отражает ту деятельность, которой он занимался в начале жизни, – он был телохранителем высокопоставленных лиц.

Среди тех, кому он служил, были, в частности, сам султан и его сестра Эсма-султан[158]. С этой дамой у него завязались близкие – возможно, физические – отношения. Она и купила (или помогла Хаджи Али Хасеки купить) права на маликане в Афинах. К середине 1770-х гг. он утвердился в положении владыки города. Он регулярно пытался заключать тактические союзы с самыми богатыми и влиятельными горожанами, в то же время притесняя и приводя в негодование жителей, занимавших несколько более низкое положение в обществе (как христиан, так и мусульман). Разумеется, такая ситуация – когда злонамеренный чужак подкупом привлекал на свою сторону богачей – возникла в истории Афин не впервые. Кем бы ни были такие чужаки, персами, спартанцами, македонянами или римлянами, всегда находились привилегированные афиняне, обращавшие чужеземное владычество к своей выгоде.

По собственному странному представлению Хасеки, он был защитником интересов города от происков османских правителей Негропонте, которые считали Афины частью своей территории, а также от нерегулярных албанских военных отрядов, представлявших собой более смертоносную угрозу. Появление этой опасности отражало как более широкомасштабные тенденции, существовавшие в регионе, так и личные раздоры, в которые ввязался сам Хасеки. Он выгнал с должности одного из начальников афинской стражи, некоего воинственного албанца по имени Яхолиури. Тот, разозлившись, завербовал несколько сотен своих соплеменников, чтобы они помогли ему вернуться.

Это было не трудно, учитывая, что вокруг слонялось множество вооруженных албанцев – особенно после 1770 г., когда османы призвали их на борьбу с греко-русским восстанием в Пелопоннесе. Когда Яхолиури пригрозил сжечь Афины, Хасеки собрал совещание глав городских греков и турок, и те согласились защищать город силой. В столкновении, произошедшем близ Халандриона, около четверти нападавших погибли, а остальные были вынуждены отступить на север. Действуя в духе Фемистокла, Хасеки немедленно приказал горожанам начать строительство стены, используя любые подручные материалы, в том числе фрагменты мраморных скульптур. В поисках строительного материала для этих укреплений был разрушен храм Артемиды Агротеры, стоявший на берегах реки Илисс с V в. до н. э., а к описываемому времени превращенный в церковь с настенными росписями. Как это часто случалось, перед самым сносом это великолепное сооружение было запечатлено в одном из живописных произведений Стюарта.

Несмотря на все это рвение, строителям укреплений было трудно поспевать за стремительными действиями врага. Еще на раннем этапе работ пришло известие, что на город идет гораздо более крупное войско из 6000 албанцев. Хасеки позволил многим афинянам временно укрыться на Саламине; в конце концов