на платформе Kickstarter, где она имела огромный успех. Все известные повара Соединенных Штатов бывали у него в кузнице, и я не знаю никого, кто не восхищался бы им. У него все хорошо, правильно и по делу.

Вернер Жану – один из самых близких моих друзей, а поскольку зовут его так же, как меня самого, я зову его просто Жану. Он вырос в ГДР, в саксонском Фогтланде, в самых скромных условиях – без отца, пропавшего под Сталинградом, и уже в четырнадцать лет начал работать шахтером. Трудился на вольфрамовой шахте в тяжелейших условиях, а когда ему стукнуло девятнадцать, попытался бежать на Запад. Но с поезда в сторону Западного Берлина его сняли, поскольку он вызвал подозрения: он имел все свои бумаги при себе. Паспорт отобрали. Но через несколько дней ему все-таки удалось сбежать – с паспортом брата-близнеца. В Кёльне он работал на сталепрокатном стане, а параллельно – на консервном заводе. И рвался в большой мир. Вскоре накопил достаточно денег, чтобы купить велосипед и билет на пароход до канадского Монреаля. Поначалу он был вместе с другом, но тот уже через несколько дней повернул назад. А Жану проехал на велосипеде через весь Американский континент на запад к Тихому океану. По дороге работал – собирал урожай – и в разговорах выучил английский. Неграмотным он не был, читал хорошо, но проблемы с письмом у него оставались. Он ехал дальше на юг, в полном одиночестве – через США и Мексику в Центральную Америку, где выучил испанский и начал фотографировать. Его фотографии этого периода очень своеобразны, выразительны и весьма далеки от любых модных веяний, поскольку об актуальных направлениях он тогда не имел ни малейшего понятия. Через три с половиной года пути Жану осел в Лиме: стал работать фотографом для местных газет. Там меня и познакомил с ним футбольный тренер Руди Гутендорф, который на заре Бундеслиги тренировал пять разных команд, а позже национальные сборные по всему миру. Когда я наездами бывал в Лиме, готовясь к съемкам «Агирре», я принимал участие в разминках его команды «Спортинг Кристал». Однажды для тренировочной игры первой команды – команда A против команды Б – не хватало одного человека, и Гутендорф поставил в команду Б меня. На какой позиции я хочу играть? Я сказал, что мне все равно, но хочу попробовать сыграть против Гальярдо. Этот нападающий сборной Перу после чемпионата мира в Мексике вместе с Пеле и другими великими футболистами того времени был включен международным сообществом журналистов в число лучших одиннадцати игроков в мире. Гальярдо был спринтером, причем совершенно сумасшедшим, и на поле всегда вел себя непредсказуемо. Мне хотелось хотя бы осложнить ему жизнь, стать для него препятствием, поэтому я старался везде следовать за ним. Через десять минут я получил мяч и к тому моменту совершенно перестал понимать, кто в каких футболках играет и в каком направлении мы двигаемся, а еще через пятнадцать минут с судорогами в желудке я уполз с поля, и меня несколько часов рвало в зарослях олеандра. Жану вытащил меня из этих кустов, и мы с ним сразу же подружились. В «Агирре» он, стоя на плоту, кружит по порогам, пока Агирре не сшибает его выстрелом из пушки. Жану – человек, не поддавшийся цивилизации, он сформировал себя сам целиком и полностью – единственный из всех моих знакомых, который и в самом деле не был переформатирован обществом.

Жану участвовал и в съемках «Фицкарральдо». Пока команда снимала в других местах, он неделями жил с подругой в нашем лагере в джунглях, чтобы местное население не растащило лагерь на строительные материалы. А в ходе первого этапа наших съемок он очень впечатлил Мика Джаггера тем, насколько уникален его жизненный опыт, а значит, и стиль жизни. Однако этот опыт не включал никаких познаний о Rolling Stones. И он много раз спрашивал у Мика его имя, и тот терпеливо пытался его исправлять. «Нет, не Ник, нужно М, как в слове “мать”: Мик». Но Жану так и не усвоил, он сказал: «Да-да, Миг, как мигрень». И тут он заржал в голос, по-ослиному, а Мик подхватил его вопли. Неужели Ник правда может зарабатывать деньги пением, интересовался Жану и просил его что-нибудь сыграть на гитаре. Мик сразу схватил свою электрогитару и спел только для Жану. Позднее Жану переехал из Перу в Мюнхен и несколько лет жил у нас в арендованном доме в районе Мюнхен-Пазинг – это было еще до того, как я уехал в Америку. Там он стал прекрасным товарищем моему сыну Рудольфу, который тогда был еще совсем маленьким. А годы спустя, чтобы отпраздновать окончание детства Рудольфа, мы втроем отправились на Аляску, сев на небольшой гидросамолет, который высадил нас на озере к западу от горного хребта. Палатки не было, мы сами построили себе укрытие. У нас были топор, пила, гамаки, резиновая лодка и удочки. Все самое необходимое мы привезли с собой: рис, лапшу, лук, соль, чай, потому что ближайшее жилье осталось в четырехстах километрах. Голод нам не грозил, но приходилось самим добывать себе ягоды, грибы и рыбу. Через шесть недель за нами прилетел самолет. Опыт оказался так необычен, что через год мы повторили его, только на другом озере. В 1994 году, когда я ставил оперу «Норма» Беллини в амфитеатре «Арена ди Верона», ко мне в Верону приехал Жану. Его девушка-перуанка работала тогда в Болонье, и от нее он приезжал ко мне. Несколько дней он казался подавленным и замкнутым. В конце концов я спросил, что с ним. Выяснилось, что его девушка беременна и из-за этого он чувствует себя несчастным. Было утро, мы сидели в кафе рядом с Колизеем. Я подал знак официанту и заказал шампанское. Как здорово, что он будет отцом, да это самое лучшее, что могло с ним случиться! – я поздравил его, мы выпили, и вдруг Жану увидел свое отцовство как весьма захватывающую перспективу. Потом он женился на Розе, своей подруге, а его дочь, Гретель, теперь уже выросла.

35. Моя старушка-мама

В последние шесть лет жизни мама учила турецкий, потому что в Мюнхене у нее появилась подруга, перебравшаяся туда из восточной Турции. Мама ездила к ней и в Турцию, совершенно самостоятельно, без всяких турагентств; она путешествовала по восточной Анатолии в маленьких тряских автобусах, перевозивших также живых овец. На протяжении многих лет ее здоровье медленно ухудшалось. Когда ей оставалось уже совсем недолго, мне пришлось уехать в США, потому что продюсер Дино Де