исключено, что он, быть может, всегда содержит в себе какую-то часть близкого и даже относительно далекого будущего. Для Божества это «обманчивое сейчас» может выступать именно тем interminabilis vitae tota simul et perpetua posessio («всеобъемлющим наличием бесконечной жизни»), о которой говорит Боэций.

Существование вечного «сейчас» порой отрицается на том основании, что бренный порядок не может сосуществовать с другим, находящимся вне времени; а еще, мол, изменчивая субстанция не может образовывать единство с субстанцией неизменной. Разумеется, эти возражения можно признать обоснованными в том случае, если вневременной порядок обладает механической природой или если неизменная субстанция характеризовалась бы пространственными и материальными свойствами. Но Вечная Философия учит, что вечное «сейчас» есть сознание; божественная Основа – это дух; бытие Брахмана – это chit, знание. Мысль о том, что бренный мир известен вечному сознанию, им поддерживается и постоянно творится заново, не содержит в себе никакого противоречия.

Здесь мы наконец добрались до обсуждения доводов тех, кто утверждает, что человеческий разум не состоянии познать божественную Основу и воссоединиться с нею. Идея такого познания объявляется абсурдной, поскольку дает основания для следующего умозаключения: «В один миг я вечен, а в другой живу во времени». Но данное умозаключение абсурдно лишь в том случае, если человек с его двойственной природой живет всего на одном уровне бытия. Если же, как неизменно заявляют толкователи Вечной Философии, в человеке, помимо тела и души, имеется также дух; если человек по собственной воле выбирает, жить ли в обычной человеческой плоскости бытия или в плоскости гармонической, ради единения с божественной Основой сущего, тогда подобное высказывание выглядит совершенно логичным. Тело всегда пребывает во времени, дух всегда находится вне времени, а душа как бы двулика: законы человеческого бытия вынуждают ее до определенной степени быть связанной с телом, однако она способна, если пожелает, воспринять дух и отождествиться с ним, а через него – с божественной Основой. Дух всегда остается в вечности, но человек устроен так, что его душа не может постоянно оставаться отождествленной с духом. В утверждении «В один миг я вечен, а в другой живу во времени» местоимение «Я» обозначает душу, которая переходит из времени в вечность, когда отождествляется с духом, и которая – добровольно либо по необходимости – возвращается из вечности во время, когда сама решает или ей приходится отождествиться с телом.

Джалаладдин Руми говорил: «Суфий – сын преходящего мгновения». Духовный прогресс идет по спирали. Сначала мы дети, живем, подобно животным, вечным сегодняшним днем, не тревожимся о будущем и не сожалеем о прошлом; вырастая, мы переходим в специфическое человеческое состояние, то есть оглядываемся назад и пытаемся заглянуть вперед, живем не только сегодняшним днем, но обращаемся нередко к воспоминаниям и ожиданиям, живем не спонтанно, руководствуемся правилами, благоразумием, покаянием, страхом и надеждой; если только захотим, мы сможем продолжать наше спиралеобразное движение вверх к той точке, которая соответствует исходной точке «животности», но находится неизмеримо выше. Достигнувшие этой точки снова начинают жить сегодняшним днем – но это уже жизнь не субчеловеческого создания, а существа, в котором страх сменился любовью к ближнему, надежда – видением будущего; в котором положительный эгоизм спокойных размышлений и отрицательный эгоизм зависти уступили место бескорыстию. Текущий миг – всего лишь отверстие, сквозь которое душа может пробраться из времени в вечность, сквозь которое благодать может пробраться из вечности в душу, сквозь которое любовь к ближнему распространяется от души к душе во времени. Вот почему суфий, наряду со всеми практикующими приверженцами Вечной Философии, является или пытается быть сыном преходящего мгновения.

Не постигнет состояния сведущего ни один неискушенный.

Посему речь краткой должна быть, и с миром!

Путы [свои] разорви, будь свободным, о сын!

Доколе будешь ты привязан к серебру и привязан к злату?..

Зеркало твое, знаешь ли ты, почему не отражает?

Потому что ржавчина от лика его неот-личима[522].

Джалаладдин Руми

Следовательно, душа говорит так: «В нищете, беззащитности и непривязанности ни к каким ощущениям, что значит, в темноте моего разума, стеснении моей воли и скорби и тоске памяти, оставаясь во тьме в чистой вере, которая есть Темная ночь для названных природных способностей (только воля ранена скорбью и печалью, сжигаема любовью и тоскою любви к Богу), я вышла из себя самой…[523]

Святой Хуан де ла Крус

В идеалистической космологии буддизма махаяны память играет роль довольно-таки зловредного творца.

[Весь] этот тройственный мир явлен и воспринимается как реальный лишь в силу несознаваемых влечений, накопленных с безначальных времен вследствие [действий] памяти, ложного воображения, ложных суждений и привязанности к множественности объектов и откликов.

«Ланкаватара-сутра»

В оригинале вместо «действия памяти» употреблено слово со значением «благоухание». Разум и тело несут с собой неистребимый запах всего, что было сделано, о чем помышлено, чего хотелось и что чувствовалось на протяжении всей жизни – как отдельного человека, так и сообщества. Китайцы переводят этот санскритский термин двумя символами – «привычка» и «энергия». Мир таков, каков он есть в наших глазах, по причине накопления всех осознанно, бессознательно и физиологически закрепившихся привычек, приобретенных нашими предками или нами самими, в текущей жизни и в прошлых жизнях. Эти устоявшиеся дурные привычки заставляют верить в многообразие как единственную реальность и непогрешимость помыслов о важности «Я» и «мое». Подлинная суть нирваны в том, чтобы «узреть действительность воочию», а не такой, какой она воображается, не quoad nos[524]. Разумеется, такого состояния нельзя достичь до тех пор, пока существуем «мы», с которыми реальность соотносима. Отсюда и возникает потребность, о которой говорят все толкователи Вечной Философии, в укрощении страстей и в умерщвлении «Я». Причем укрощать нужно не только аппетиты, чувства и волю, но также силу разума, само сознание и то, что делает наше сознанием таким, какое оно есть, – нашу личную память и наши унаследованные «энергетические» привычки. Для полного освобождения недостаточно избавиться от греховности; должно случиться преображение разума, паравритти, как выражаются махаянисты, коренной перелом в самых глубинах сознания. В результате уничтожаются привычки и накопившиеся воспоминания, а с ними заодно исчезает представление об отдельной личности. Реальность больше не воспринимается как quoad nos, ибо нет больше никакого nos, которое воспринимает; отныне это реальность сама по себе. Можно повторить за Блейком: «Если бы врата, сквозь кои наши чувства воспринимают окружающий мир, были расчищены, то все сущее предстало бы перед человеком в своем истинном виде, то есть как бесконечная субстанция»[525]. Те, кто чист