вы ловко, мастера пера, умеете ввернуть словечко. Это меня всегда в вас восхищало. Хорошо, а ещё что напишете?

— А чего ещё писать? Напишу, что он болван, нечего ему делать на этой должности.

— Это правильно, — согласился Пиноккио. — Кстати, знаете, что я вам скажу насчёт пожара?

— Что?

— Что это был не просто пожар, — заявил Буратино, понижая голос до шёпота и придавая ему таинственность.

— А что же? — так же шёпотом спросил Понто, косясь по сторонам, явно заинтересованный.

— Это был… — Буратино тоже огляделся, как бы кто не подслушал, — ну, вы понимаете меня.

При этом мальчишка сделал многозначительный жест рукой и выразительно повёл бровями.

— Не понимаю? — шёпотом произнёс Понто и тоже повёл бровями.

— Я могу на вас рассчитывать? — продолжал Буратино, нагнетая атмосферу.

— Конечно.

— Вы честный человек?

— Естественно, — ответил Понто, слегка задетый вопросом, ответ на который был так очевиден.

— Ну что ж, в таком случае я вам скажу, — Буратино сделал длинную паузу и снова огляделся. — Это был не просто пожар. Понимаете?

— Да нет же, ни черта не понимаю, — чуть раздражённо отвечал Понто. — Что же это было?

— Это был не пожар, — бешено завращал глазами мальчишка, возмущаясь недогадливостью собеседника.

— Так что же? Так что же? — зашипел Понто, терпение которого было на пределе. Он готов был уже схватить мальчишку и трясти его до тех пор, пока из Буратино не вывалится ответ. — Что же это, по-вашему, было, разорви вас чёрт на сто кусков? Что вам…

— Не пожар, — загадочно произнёс Буратино, покачивая головой, — догадываетесь?

— Нет, вы надо мной издеваетесь, — тяжело вздохнул журналист. — Или вы мне скажете, что это было, или я ухожу домой пить чай, а то я ещё не завтракал.

— У вас хороший журналистский зуд, — Буратино даже прищурился от восхищения. — Я просто чувствую вашу профессиональную хватку, вы вытягиваете информацию словно клещами, просто акула пера какая-то. Неужто вы ещё не догадались, или вам нужны подробности?

— Боже мой, — всхлипнул Понто, — так нельзя, — он взглянул на Пиноккио с укоризной. — Вы поступаете нехорошо. Дразнить журналиста информацией всё равно, что дразнить ребёнка конфетой. Это свинство с вашей стороны. Ну, скажите мне, пожалуйста, что же это было, раз не пожар?

— Вы на верном пути, вы всё на лету хватаете, это действительно был не пожар, — Буратино опять заговорщицки огляделся по сторонам и спросил тихо. — Чувствуете сенсацию?

— Чувствую, — признался Понто, — ну скажите, пожалуйста, что вам трудно, что ли? Я вас очень прошу, я вам три сольдо дам.

— Барракуда, просто журналистская барракуда какая-то, — Пиноккио всплеснул руками, восхищаясь профессиональными качествами журналиста. — Ладно, давайте сюда свои три сольдо.

Понто моментально достал деньги и протянул их мальчишке, тот взял их и, прежде чем спрятать в карман, долго их рассматривал. А пока он их рассматривал, репортёр мялся, топтался на месте и дрожал от нетерпения:

— Ну, где сенсация? Ну, говорите, чёрт вас дери.

— Сенсация? — переспросил Буратино. — Ладно, это был не пожар.

— А-а, — заорал Понто, — да слышал я уже раз десять, что это был не пожар. А что же это было?

— Дайте договорить, не перебивайте. Это был не пожар, — произнёс Буратино и одними губами прошептал, — это был поджог.

— Что? — тут же угомонился журналист, ругая себя за то, что прослушал.

— Это был не пожар, это был самоподжог, — чуть громче произнёс Пиноккио.

— Не может быть? — воскликнул Понто.

— Да не орите так, идиот. На вас все смотрят, — зашипел Пиноккио.

— Я чувствовал, я чувствовал, что что-то здесь не так. Смотрю я на этих цыган, вижу, как они рыдают, и чувствую, чувствую, что что-то в них не так. Всё в них какое-то наигранное: все эти вопли, это посыпание голов пеплом. Цирк да и только, — говорил журналист, сверкая глазами прозревшего человека. И продолжал, хлопая себя ладонью по лбу. — А этот обгоревший мальчишка, как он стонал? Как он стонал? Я вас спрашиваю.

— Ну и как же? — поинтересовался Буратино.

— Неестественно — вот как, — Понто скорчил гримасу неприязни, — как плохой актёр. Он явно переигрывал, слишком громко и невыразительно. Не умеет держать паузу — цирк. Цирк, да и только. Как я сразу не догадался. Кстати, — Понто удивлённо поглядел на Буратино, — а зачем цыганам поджигать свои дома?

— Блестяще, вам бы работать сыщиком с такой дедукцией, — заявил Буратино. — Напрягите свой мощный мозг — ответ очевиден.

— Подскажите, это этническая причина? Цыгане хотели привлечь к себе внимание? — попытался напрячь мощный мозг Понто.

— Нет.

— Экономическая? Они, наверное, рассчитывают на помощь государства?

— Нет.

— А какая же?

Буратино в который раз огляделся и, подозвав пальцем журналиста, тихо прошептал ему на ухо:

— Криминальная.

— Чёрт, чёрт, чёрт. Какой же я осёл, как я сразу не сообразил. Конечно же, криминальная. Это же ясно как Божий день. Вчера ведь здесь была большая облава, — тут он опять остановился и опять удивлённо уставился на мальчика. — А зачем же им поджигать свои дома?

— Какой вы, право, недогадливый, — сокрушался Буратино. — Ну, напрягитесь, облава вчера здесь была?

— Была.

— Конкретных улик полицейские не нашли?

— Не нашли.

— Товара не нашли?

— Не нашли.

— А теперь, после пожара, тем более не найдут. Понимаете? Стакани опять сел в лужу. И задержанных цыган, если они, конечно, не дадут показаний, придётся отпустить.

— Гениально. Теперь я всё вижу, — резюмировал Понто, — этот Стакани редкий осёл, проспал улики. А теперь они сгорели.

— Сгорели, — подтвердил Пиноккио.

— Сгорели, — ухмыльнулся журналист и, повернувшись, быстро зашагал прочь.

— Эй, синьор Понто, вы куда? — крикнул ему вслед мальчишка.

Но тот только отмахнулся, он спешил домой писать новую статью про Стакани.

— Надеюсь, премия Бульцера у вас в кармане, — прокричал ему вслед на прощание Пиноккио, но репортёр был так увлечён, что даже не расслышал этого пожелания, он мысленно уже громил тупоголового околоточного и его идиотов-подручных.

Глава 9

О