— Кофе у нас ещё остался? — спросил Буратино.

— Остался. Лука, свари чашечку для Буратино, — распорядился Чеснок.

— Не надо. Сколько кофе осталось немолотого?

— Полмешка, — Лука показал небольшой мешочек, до половины наполненный пахучими зёрнами.

— Заберёшь этот кофе, — сказал Буратино, обращаясь к Чесноку, — и рассыплешь его по тем дворам, глее живут самые авторитетные и богатые цыгане.

— Понятно.

— Особенно важно бросить пару горстей во двор Николая.

— Зачем же рассыпать такой кофе? — удивился Лука.

— Затем, — тихо сказал Буратино, — чтобы завтра одним махом избавиться от Николая и его самых близких помощников.

Рокко молча кивнул и забрал у Крючка кофе.

Ночью, нагрузив Серджо остатками кофе, Рокко и Серджо бродили под холодным ветром в цыганском районе и, несмотря на лай здоровенных цыганских псов, разбрасывали остатки кофе по дворам. Причём Чеснок приговаривал:

— Уж не знаю, выйдет ли у Буратино то, что он задумал, но вот то, что кофе обратно не соберём — это уж точно.

Серджо дипломатично молчал, натыкаясь в темноте то на колодец, то на забор.

— И кофе ведь не дрянь, хороший ведь кофе, — приговаривал Рокко, доставая новую порцию зерён и швыряя их в беснующегося от злобы цепного пса за забором. — На, хоть ты пожри, а то ведь задохнёшься от злости.

Таким образом, в эту ночь Буратино обеспечил синьора Стакани уликами, которые были в изобилии рассыпаны по дворам наиболее влиятельных цыган. А утром Буратино встал рано и растолкал Луку.

— Лука, давай лети к репортёру Понто, — он назвал ему адрес. — Скажи, что операция начнётся сегодня, пусть бежит в околоток.

— Ладно, — сказал Крючок, продирая глаза, — сейчас, только пожру.

— Некогда, старина, сегодня важный день. Если пройдёт гладко, ужинать будем как короли.

Через час после этого сторонний наблюдатель мог наблюдать необыкновенную активность полиции в районе околотка, которым руководил Стакани. Сам Стакани был хмур, хотя хмуриться оснований не было, так как всё шло просто блестяще. Из полицейского управления была прислана ему в помощь группа поддержки в виде десяти полицейских и двух следователей, причём одним из них был знаменитый сыщик Подлески. Всё это было следствием больших громоподобных часов, которые вчера Стакани отвёз своему начальнику, чем заслужил немалое расположение и поддержку руководителя. Но что-то настораживало синьора околоточного. «Зря, зря я иду на поводу у этого мальчишки, не к добру это, — думал Стакани, усаживаясь в бричку, — уж больно большой у него размах, слишком уж велик масштаб его деятельности. Не дай Бог что случится, ох, как плохо тогда всё обернётся. Его-то ищи-свищи, а я вот он».

Околоточный мучился в душевном томлении и нерешительности. Он даже один раз хотел отменить операцию, но тут появился репортёр Понто, и Стакани сказал себе:

— Всё, назад дороги нет, иначе разгромная статья в газете гарантирована.

Он с грустью посмотрел на газетного прощельгу и в печальном расположении духа махнул подчинённым рукой и скомандовал:

— Вперёд.

Младшие полицейские чины двинулись в цыганский квартал. Как мы уже заметили выше, операция цыган, своровавших кофе, разительно отличалась от задержания некоего Джузеппе Фальконе. Неизвестно, что так благотворно повлияло на развитие операции, то ли два подтянутых следователя из управления, то ли присутствие прессы, но факт налицо. А следователи ходили по дворам, и там, где было нужно, находили кофейные зёрна. Как правило, этого было достаточно для задержания хозяина дома. Удивлённого цыгана выводили на улицу и спрашивали:

— А ответь-ка нам, милейший, откуда у тебя во дворе вот это? — и следователь протягивал под нос ни в чём неповинного человека кофейные зёрнышки.

— И знать не знаю, — чистосердечно признавался цыган. — Я даже не знаю, что это такое.

— Не знаешь? — неласково улыбались следователи. — А, ну, взгляни под ноги, вон ещё одно такое, а вон ещё.

— Да не знаю я, — отвечал подозреваемый, с удивлением глядя на эти коричневые штучки, что валялись по всему двору, — может, птица какая принесла?

— Птица? — продолжали улыбаться следователи. — А знает ли эта птица, что статья двести шесть, параграф три, предусматривает за подобные приносы десять лет каторжных работ?

— Ох, что же такое творится? — начинала страдать цыганка, увешенная малолетними детьми. — Ой, не виноват он. Ой, наговор это.

— Так не знаю я, — продолжал твердить цыган. — Душой отца клянусь, что не знаю, откуда взялось тут это.

Другие цыгане бегали по дворам, искали зёрна. Когда находили их, собирали и пытались выбросить. Но Стакани и его подчинённые не дремали. Всех таких выбрасывателей тут же заковали в наручники, обвиняли в попытке сокрытия улик, а также в противлении процедуре дознания и отправляли куда следует. Над цыганским кварталом, в общем, стоял рёв и вой, женщины и дети цыплялись за своих удивлённых и напуганных отцов и мужей, которых уводили полицейские. А следователи методично переворачивали в хатах имущество и скарб задержанных. Бедные, напуганные люди бежали к своему старшине Николаю, ища у него поддержки и защиты. Но ни того, ни другого не находили, а, напротив даже, теряли последнюю надежду, видя, как полицейские сажают старика и его сыновей в бричку. Вся операция продолжалась два часа. И в окончании этого времени унылая процессия из двадцати полицейских, полутора десятков задержанных и трёх десятков воющих женщин и детей двинулась к околотку.

— Что думаете по делу? — спросил Стакани у уставших и всклоченных следователей, приглашая их к себе в бричку.

— Дело дрянь, — покуривая папироску, отвечал следователь Подлески, — улики только косвенные, судья не примет их к рассмотрению. Но, думаю, что прокурор всё-таки выпишет постановления для ареста всех задержанных. Ну а там… — тут Подлески махнул рукой.

— И что там? — спросил Стакани.

— А там ежедневная и нудная работа с подследственными, главное в которой, чтобы хоть один из задержанных дал показания. Ну а дальше показания начнут расти как снежный ком.

— А как же так сделать, чтобы они начали давать показания? — не успокаивался околоточный.

— Это дело техники, — смеялся следователь. — Да не волнуйтесь вы так, Стакани, всё будет нормально. Мы не новички, посадим их, но с вас большой магарыч.

— О чём речь, господа, — теплел Стакани от такой уверенности мастеров сыска, нравились ему следователи, хорошие были