Но более всего меня поразил размах деятельности «скорпионов» под самым носом хозяев. Сейчас я прикончил двух, а сколько их бродит по замку? Поскольку устроились они здесь основательно, можно только догадываться о размере затеваемой ими гадости. Сплошные вопросы. Что, или кто их цель? Вся резиденция? Я? Нин? Или ещё кто? А может быть, они планируют теракт или переворот? Когда? Каким образом? Как давно они здесь обосновались? Как сюда проникли? Есть ли у них прямой выход наружу?

В любом случае теперь придётся держать ухо востро, однако сообщать Нин и её окружению о происшествии пока не следует, чтобы не напугать её и не отвлечь от главного проекта. Решив взять эту проблему под контроль, я выбрался наружу, плотно прикрыл люк, и насколько мог тщательно устранил следы схватки и свои следы, присыпав их пылью. Возвращаясь по подземельям во дворец, я хорошенько запомнил путь к тайной базе.

С этого момента вся ситуация во дворце и во всей колонии в корне менялась и становилась весьма неопределённой и опасной. С одной стороны, враг определился, с другой стороны ему нечего противопоставить. Привлечь друзей нельзя, возникнут безответные вопросы, которые потянут за собой общую неразбериху. Привлечь стражей Нин нельзя, мобилизация не принесёт безопасности, но остановит главный проект. При этом я отчётливо понимал, что не в силах полностью контролировать обстановку. Цугцванг. И так плохо, и так нехорошо.

Теперь обследовать опасные подземелья в одиночку было бы верхом безрассудства, и я не придумал ничего лучшего, как скрытно патрулировать верхний дворец под видом изучения архитектуры и шедевров искусства.

Шли дни. Не смотря на реальную опасность, я как-то свыкся с ней, привык, что ли. Тревога притупилась, оставшись эмоциональным фоном. С утра до вечера бродя по огромному дворцу, я незаметно увлёкся и стал выискивать наиболее красивые виды, изваяния и конструкции, и, тщательно выверяя ракурс и освещение начал расходовать последние капли энергии в фотоаппарате. Однажды наткнувшись на статую купающейся богини, я замер от восторга и сомнения. Я не мог решиться сделать снимок, опасаясь окончательно опустошить аккумулятор.

За этими мучительными размышлениями меня и застала Нин. Она подошла и поинтересовалась, в чём проблема, а, узнав, так и не смогла взять в толк, почему я не решаюсь запечатлеть шедевр. Я объяснил, что аккумуляторы сдохли, и энергии почти нет. Она задумалась, а, когда до неё дошло, она рассмеялась, вызвала хранителя, передала ему мою камеру и приказала наполнить её энергией. Я представил себе, как они это сделают, и уже распрощался с бесценной для меня вещью, но Нин успокаивающе прикрыла глаза, потом взяла меня за руку и усадила на скамейку возле фонтана. После долгого перерыва я был несказанно рад видеть её, но сама она, в отличие от последней нашей встречи, была настроена на серьёзный разговор и не скрывала озабоченности.

Оказывается, в лаборатории возникли проблемы с совместимостью моих тканей с туземным материалом. Я её успокоил, объяснив, что туземная нулевая группа крови, условно сочеталась с моей третьей, тоесть при данной комбинации 50 процентов брака – вполне допустимая норма. Нин обрадовалась и убежала в лабораторию, а я остался без неё и без фотокамеры.

Смирившись с потерями, я уже собрался направиться к лифту, чтобы прогуляться по окрестностям, когда в зал вошёл хранитель и вернул мне цифровик, сказав, что старый накопитель энергии в нём очень плохой, но техникам удалось подобрать другой, который послужит немного дольше. На сколько дольше? Может быть лет триста-четыреста, а потом можно будет его заменить. От таких цифр меня пробило на икоту. С опаской я взял фотоаппарат, представляя, чем они его начинили. Ожидая, как минимум ядерного взрыва, я, зажмурившись, нажал кнопку питания. Вроде, тихо. Открыв один глаз, я увидел, что индикатор горит. А, что, может и вправду сделали. Я включил дисплей. Работает! Ура!! Цифровик работал безупречно, а на месте аккумулятора стояла тонкая чёрная прямоугольная пластинка.

Мой восторг не имел размера оттого, что теперь я смогу без ограничений запечатлевать окружающую меня красоту, которая позже безвозвратно исчезнет. Зная, что в SD-карту влезет как минимум тысяча снимков, я, как ненормальный с утра до вечера ходил по дворцу и фотографировал, окончательно замучив персонал, который начал от меня бегать. Пусть бегают, зато теперь при мне навсегда останется образ этого удивительного и прекрасного мира, которого больше не будет никогда.

Нин моя работа понравилась, но она напрочь раскритиковала свои портреты и снимки со своим участием, и повелела немедленно их уничтожить, что я, естественно, делать не стал, поскольку кадры вышли просто замечательными.

Глава 19

Время шло, Нин пропадала в лаборатории, а я, помня о происшествии в заброшенных подземельях, продолжал внимательно присматриваться к обстановке и заодно изучал тиаматианское культурное наследие.

Однажды к исходу месяца Нин зашла в покои и, мягко улыбаясь, сообщила, что эксперимент удался и полсотни стабильных эмбрионов уже живут в телах самок-носителей. Я видел, как она устала и изменилась, но ничем помочь ей не мог, вернее, не смел. Нин прошла через покои, подсела к окну и замерла, глядя вдаль, на заросшие зеленью скалы и уходящую к горизонту водную гладь озера. Я потихоньку смотрел на неё, замирая от жалости и нежности. И тут она повернулась и тихо и грустно сказала:

– Я предчувствую скорую разлуку, и не знаю, что мне делать. Я привязалась к тебе и всем сердцем ощущаю, что ты, чужеземец во многом оказался ближе моих сородичей и соплеменников. Не понимаю, что со мной творится, но скажи только слово, и я отправлюсь с тобой в будущее.

– Благодарю тебя, моя Нин, и теперь точно знаю, что жизнь прожил не зря. Но твоя судьба и долг находятся здесь, и теперь от тебя зависит будущее нашей планеты. В моём сердце ты останешься навечно, а чтобы ты не грустила, я хочу показать тебе кусочек своего мира.

Нин оживилась и мы, сев голова к голове, принялись рассматривать на экране дисплея фотика снимки, сделанные мной в Москве и её окрестностях: городские улицы, люди, машины, метро, яхты на воде, виды города сверху, Кремль, парад на Красной площади, Останкинская башня, дети в зоопарке. Нин во все глаза глядела в будущее, и я почувствовал, что она начала понимать всю полноту ответственности. Она поднялась, немного походила, постояла у окна, опять села за столик и жестом попросила меня продолжить просмотр. Я развернул к ней фотоаппарат и стал медленно менять картинки.

– Какой странный мир