и напичканный ложными сведениями. Обвинитель наверняка заставил его вызубрить все это. Я знал, что обвинитель молод и неопытен, но, честно говоря, ожидал от него большего.

Произнеся это, Аврелий Котта важно прошелся по базилике, как консул на триумфальном шествии по улицам Рима, и занял место в углу рядом с Гортензием, который горячо пожал ему руку.

Среди участников обвинения витал дух полного разгрома.

– Я думал, они знают многое о наших свидетелях, – тихо сказал Лабиен Цезарю, – но теперь ясно, что они знают все.

Цезарь не ответил. Он оглядывал собравшихся в поисках предателя. Вот печальные сестры, вот мать, похожая на египетскую мумию – торжественная, неподвижная, молчаливая, – вот его молодая жена Корнелия, которая плачет, избегая его взгляда. Почему Корнелия старается не смотреть на мужа?

– Остались только показания девушки, – продолжал Лабиен. – Что будем делать? Вызовем ее?

По залу пронесся ропот. Множество людей обсуждали последнего свидетеля. Им было ясно, что обвинения ничего не стоят.

Старый Орест, растерянный, подавленный, погруженный в себя, брел туда, где его ждали Пердикка, Аэроп и Архелай. Он плохо понимал, что происходит, но чувствовал: случилось нечто ужасное.

Громовой голос Помпея, председателя суда, перекрыл нестройный гул:

– Есть ли у обвинения другие свидетели?

Цезарь молчал.

Вопрос председателя навис над ним, как меч, который вот-вот рассечет его шею.

– Вызовем свидетельницу? – тихо спросил Лабиен.

– Придется. Больше у нас ничего нет… – пробормотал Цезарь, поднимаясь.

LII

Третий свидетель Цезаря: Миртала

Базилика Семпрония, Рим

77 г. до н. э.

Цезарь дал Миртале выговориться, почти не задавая ей вопросов. Рассказ девушки был достаточно ясным, подробным и откровенным. Девушка говорила ровно, без слез, но едва сдерживаемое волнение делало ее слова еще более убедительными. Ее выступление, не очень продолжительное, было губительным для Долабеллы. Обвиняемый, поведала она, вошел в ее дом и, воспользовавшись тем, что поблизости не было ни отца, ни жениха, избил ее, повалил на пол, а потом изнасиловал, пока ее держали легионеры. Затем она рассказала о том, как пыталась покончить с собой и как жених спас ее в последнее мгновение; теперь единственная ее надежда на утешение и покой – приговор римского суда, который накажет насильника. От этого решения зависит ее честь.

– Хорошо, – кивнул обвинитель.

Ему нечего было добавить. История девушки не походила на показания подкупленного свидетеля или забывчивого старика. Миртала была молода, выступала убедительно и знала, о чем говорит: наместник оскорбил и унизил ее, использовав власть и силу для совершения отвратительного преступления.

Цезарь сел и внимательно посмотрел на защитников, ожидая, что его дядя Котта снова встанет и станет задавать вопросы свидетельнице, но тот сидел с рассеянным видом. Зато Гортензий, сжав губы и важно кивая, якобы в знак согласия со словами девушки, медленно поднялся и степенно, с тщательно рассчитанной невозмутимостью человека, у которого все предусмотрено и продумано до мелочей, приблизился к месту, где стояла Миртала.

– Женщина, – сказал Гортензий. – После купленных показаний и безумного старика, потерявшего память, обвинение предлагает нам выслушать женщину.

Цезарь наморщил лоб: римский закон позволял женщине давать показания на суде. Это было отнюдь не ново. Он не ожидал такого со стороны защиты. Как далеко они намерены зайти?

Римский форум

Прошлой ночью

– Итак, твоих слов достаточно, чтобы опорочить свидетелей, – сказал человек в капюшоне отлично поставленным голосом, – однако мы должны знать, собирается ли девушка, которую якобы изнасиловали, давать показания или нет.

В это мгновение женщина, выложившая им все подчистую, почувствовала себя особенно скверно. Сообщать что бы то ни было о девушке казалось ей еще большим предательством. Но она была готова на все ради спасения Цезаря.

– Да, девушка собирается дать показания, – подтвердила она.

– Раз так, – вмешался второй человек в капюшоне, – ты должна дать нам сведения, которые принизят ее в глазах суда.

Базилика Семпрония, Рим

Суд над Долабеллой, prima actio

Гортензий владел своим зычным голосом так умело, что могучее эхо его слов разносилось по всему обширному залу, где судили Долабеллу.

– Итак, сейчас мы с вами должны поверить показаниям женщины. – Он заговорил еще громче, театрально взмахнув руками. – Женщины! – Заметив, что обвинитель вот-вот вмешается, чтобы напомнить очевидное: женщина имеет право давать показания наравне с мужчиной, Гортензий опередил его и заговорил громко и быстро, с самодовольным видом расхаживая по залу. – Конечно, женщина может давать показания в суде. Я всегда считал это нелепостью, но все же… – он развел руки, повернув их ладонями вверх и глядя на публику, – но все же таков римский закон. Мы все это знаем. Пусть так и будет. Женщина. Хорошо, но давайте вернемся к ценности таких показаний. Должен ли я напоминать присутствующим, что первая женщина, Пандора, была отравленным даром Зевса, о чем повествуют древнейшие поэты? Женщина – главная причина раздора не только между нами, несчастными смертными, и между вечными богами, которые за нами наблюдают, помогают нам и время от времени наказывают нас. Прометей украл священный огонь и передал его людям, но предупредил наших предков, чтобы они не принимали никаких подарков от Зевса. Прислушались ли наши предки к его словам? Нет. И дар Зевса пришел в виде женщины, Пандоры. Эпиметей принял этот подарок, взял Пандору в жены и даже имел от нее потомство. А что сделала Пандора? Откупорила знаменитую амфору и выпустила на свободу напасти, которые мучают нас по сей день, в том числе ложь, которая, как ни странно, также является богиней, воплощенной в Апате, по-нашему – Фраус, потому что она мать обмана и мошенничества. Пандора, Фраус и так до наших дней – женщина приносит только несчастья, в этом случае – ложь и обман. Даже Минерва солгала Улиссу, когда тот наконец добрался до Итаки, обманула его, заявив, что Пенелопа нашла нового мужа. И только когда проницательный Улисс обнаружил, что с ним разговаривает изменившая свою внешность богиня Минерва, она перестала лгать и сказала правду. Но в том-то и дело, что такова природа женщины, даже богини: склонность ко лжи. Вот что предлагает нам сейчас молодой обвинитель по этому делу, по этому запутанному делу. Клянусь всеми богами, даже в Троянской войне была виновата женщина! Это все, чем располагает обвинение?

Цезарь молчал. Речь Гортензия застала его врасплох, у него не было ответных доводов. Его оглушила горечь предательства и измены, к тому же, как он все отчетливее осознавал, предала его именно женщина… Может, его собственная жена, которая знала подробности, упомянутые защитниками Долабеллы? С Корнелией он делился всем. Беседы с женой, при полном доверии между ними, успокаивали его. Нет,